Русская смерть (сборник)

– Не верю, – отвечаю я, – чтоб Подгорный и Семичастный на себя такую напраслину возвели. Разве ж их пытали? Это все Петька Шелест клевещет. За то, что я его снял. А как было не снять? Вы знаете, что он по Украине спецпоездом разъезжал, так там у него отдельный вагон для коровы был. И ездила всегда одна и та же корова, от которой он только молоко и пил. Представляете – корова целый вагон занимала! А люди еще голодомор помнили. И.

– Петька тот еще жук, но здесь ни при делах. Говори, говори.

– Про убийство?

– Про убийство.

– Да как же тебя можно было убить? Тормоза подпилить или самолет протаранить.

– Нет. Ты знаешь, как. Я не шучу: Подгорный и Семичастный уже признались. Письменно. А я тебя всего устно прошу.

– А ты мне скажи, что они там, и я повторю.

– Слово в слово?

– Слово в слово.

– Зуб коммуниста даешь?

– Зуб коммуниста.

– Вы отравить меня хотели. Смертельный раствор водки с тазепамом. Водка «Зверская» от горно-алтайских товарищей. Принимаешь сто грамм – и тяжелый инсульт. Хуже, чем у Фролки Козлова. Ты – исполняющий обязанности. Ну и пошло, поехало.

Почему он не орет? Почему?

– А как бы мы тебя, Никита Сергеич, выпить заставили?

– Через охрану. Там Семичастный ситуацию держал.

– И что ты один бы стал пить?

– Вы так придумали. Попробовать водку от горноалтайских товарищей. Чистейшую, родниковую. Специальная бутылка, только для товарища Хрущева.

– А чего же не тормоза, не самолет?

– Семичастный сказал: водка с тазепамом – самое простое.

– Ну а Подгорный-то нам зачем? Я все придумал, Семичастный исполнил. Подгорный зачем?

– А ты испугался, братец. Подельника решил взять. И взял. А потом его на Верховный Совет вместо Анастаса посадил.

– Думаете, не стоило?

– Мы ж на «ты», как Никсон с Киссинджером. Думаю, не стоило. Но это скажут Суслов с Андроповым.

– Почему они?

– Суслов – генеральным секретарем идет, Андропов – председателем президиума. Для Подгорного места нет уже. Ты разве не знаешь?

– Нет еще. Я же к вам… то есть к тебе торопился. Коридор слишком длинный. Узкий. И холодно в нем. Не топят. В такой холодине никакая радиоточка не сработает.

– Так ты устно все подтвердил?

– Все подтвердил.

– Хорошо. Я тебя надолго не задержу. Пойдем сейчас сходим к товарищу Сталину, и все насовсем.

– Куда?

– К товарищу Сталину. Иосифу Виссарионычу. В комнату 101.

– А зачем?

– Чтобы он решил. Что с тобой делать, дитя неразумное.

– Разве он решает?

– Иосиф Виссарионыч решает. Только что утвердил Суслова на генерального секретаря, Андропова – на председателя президиума. И тебя попросил привести. Я и привел.

Хорошее настроение сменилось отчего-то на не очень.

– Суслов же старый, и чеченец к тому же.

– Не говори плохих слов. Про тебя же я не говорю. Михаил Андреевич Суслов чеченцем быть не может. Так товарищ Сталин сказал.

И комната стала уже совсем светлою, что даже невыносимо. И глаза заслезились, как на фильме «Белорусский вокзал».

Вот ты и просыпаешься. И там – три человека.

Мужичок в белом – это Чазов, понятно, по очертаниям.

Девочка в белом – медсестра, она капельницу ставит.

А вот же сидит мужик в зимнем пальто и шапке. Прямо у постели больного в такой одежде сидит! Как это может быть? Как его пропустили? Охрана-то где? Бациллы одни, бактерии зимние, погибель кругом.

А теперь вижу, когда меньше сливается и расплывается, что человек в белом – не Чазов будет, а профессор Лившиц, молодой, который невропатолог. Чазова, стало быть, сейчас нету. Он не круглосуточно дежурит при клинической смерти генерального секретаря, потому что ленивый.

Сестра – Таня, как и полагается.

А мужик в пальто – и не в пальто совсем. Это ряса. Значит, мужик – поп. Священник, как это в энциклопедии называется. Священнослужитель, если по-полному. Длинно, зато красиво. И шапка на нем действительная поповская, но не зимняя. Легкая, простая, с крестом на самом верху, у бортика. Они мне настоящего попа привели. Того только, которого и не хватало.

А поп не должен снимать свою крестную шапку, когда входит к Генеральному секретарю?

Ну, профессора Лившица я знаю, Таню тоже, здороваться смысла нет. А со священнослужителем как?

– Леонид Ильич, – замялся Лившиц, – это к Вам священник… э-э-э… товарищ Никодим.

Он не знал, как правильно называть попа.

Я чуть не улыбнулся.

И повернувшись к попу:

– А Вас, Никодим, как величать по имени-отчеству?

– От рождения я Борис Георгиевич, – обаятельно заиграл лицом священнослужитель. Но в Церкви я – митрополит Никодим. И в паспорте себе такое же имя поставил. Так что называйте, если можете, – владыка Никодим.

– Владыка Никодим?

– Да, владыка. Так полагается. Я митрополит, постоянный член Священного синода. А «владыка» с епископа начинается.

Когда-то Леонид Ильич все это помнил. Но давнодавно позабыл.

Да и как может владыка начинаться с епископа. Это что-то не то.

«Владыка» – тоже мне. Сами назовут себя, так потом и не расхлебают. Вот я, Ленька, настоящий владыка. Над половиной мира, не меньше. И если. Нет, столицу Лаоса сейчас никак не вспомню. Но если в Ханое меня поминают, в Луанде – аукается.