Русская смерть (сборник)

Не верится. Авантюра какая-то. Толстый опытный поп, а несет сейчас ахинею. А ведь раньше все разумные вещи говорил. Иногда проскальзывало, правда.

– Дадут. Против Святого Престола никто не пойдет. Я имею в виду, норвежский парламент и Нобелевский комитет против Святого Престола не пойдут.

Святой Престол – это, стало быть, Папа. А наш – Святейший. И потом просто святой будет командовать совсем святейшим? Что-то не сходится.

– А что американцы скажут?

– Американцы за. Картер очень хочет. Это я знаю по своим каналам, через нашу американскую митрополию. Это я же нашей церкви в Америке автокефалию сосватал.

Кого сосватал? Он, когда входит в раж, начинает говорить непонятными словами. Так уже пару раз было. Но мне-то что, с другой стороны? Я дважды Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда. Если скоро получить премию – можно и еще о чем-то подумать. Даже.

– И что прямо сейчас надо сделать?

– Надо прямо сейчас, чтобы Вы написали письмо папе.

– Да ты не с ума ли сошел, владыка. Писать письмо, чтобы его завтра в итальянских газетах напечатали?

О том, что старый Брежнев головой тронулся, шашни с папой затеял, а никто и не знает? И вопрос даже на Политбюро не согласован?

– Нет, Леонид Ильич, текст безобидный. И я его секретность гарантирую.

– Как ты можешь гарантировать? Ты что, КГБ? Или ЦРУ?

– Я в доверительных отношениях с секретарем папы. Самым близким ему человеком.

– А с самим папой? Это не тот, с которым я лет десять назад в Риме встречался? Разумный мужик, неглупый. Взвешенный такой, продуманный.

– Нет, папа новый. Только что избрали. Тот умер. Иоанн Павел Первый.

– Тот, кто умер?

– Нет, тот был по-другому, Павел Шестой. А этот – Иоанн Павел Первый.

– А почему так длинно?

– В честь двух предыдущих пап. Иоанна и Павла.

– Да. Что ж, папа новый, а секретарь старый, раз ты его знаешь?

– Да, секретарь старый. У них так принято. И даже ближе к новому папе, чем к старому.

– Ох, втравливаешь ты меня, владыка, в какую-то ерунду. Я ведь тебе доверился. Исповедовался. Кагором молдавским причащался. А ты.

– Это будет величайшее Ваше достижение. Историческое, Леонид Ильич.

– Знаешь же, что я в церковных делах не петрю ни бельмеса. И что писать? На машинке печатать будем?

– Нет, машинке доверять нельзя. От руки писать придется. Иначе может случиться, о чем Вы говорили.

– У меня пальцы уже не гнутся.

– На бланке Генерального секретаря.

– У тебя текст с собой?

– С собой.

– Давай, я почитаю. Очки вон со стола мне подай. Ваше Святейшество!

Советское руководство проявляет активный и существенный интерес к установлению плотных и конструктивных контактов со Святым Престолом, в том числе по вопросам кардинального сближения Римской Католической Церкви с Русской Православной Церковью Московского Патриархата (РПЦ МП). В РПЦ МП этими вопросами занимается член Священного Синода, митрополит Никодим (Ротов). Просьба найти возможность принять его в ближайшее время и обсудить разнообразные возможности сотрудничества, которое, я уверен, откроет качественно новые перспективы утверждения социальной справедливости и борьбы за мир во всем мире.

С уважением,

Л. Брежнев.

Так. «Ваше Святейшество» не пойдет. Не может главнокомандующий всех армий социализма так к священ нику обращаться. Тогда уже если опубликуют, то точно трындец.

Но так только и можно, Леонид Ильич.

Подожди, не перебивай главнокомандующего. Еще. Я от имени всего советского руководства писать не могу. Потому что это не обсуждалось на Политбюро. Могу только от себя писать. Мол, как представитель советского руководства, так и сяк.

Второе – годится, Леонид Ильич. Но с обращениемто как?

Придумай другое.

Но…

Я тебе сказал.

Тогда можно написать «Верховному Правителю Святого Престола». То есть – уважаемый Верховный Правитель Святого Престола.

Ладно, хрен с тобой. Чувствую я, не премию мне дадут, а маршальского звания лишат. Проведу остаток жизни на завалинке.

Владыка подал мне руку, и я увидел, как ему больно. Те глаза, которыми историю видел, еще есть, работают. Я сел за стол и накорябал письмишко.

Сколько же лет я ничего не писал саморучно! Еле-еле, в час по чайной ложке. Корябал-корябал, корябалкорябал. Мой исповедник мог потерять терпение, но не потерял его.

– Ладно, забирай, Никодим. Когда ты едешь?

– Через пять дней, Леонид Ильич.

Не понял я, что было на лице его – болезнь или счастье. Так никогда больше и не узнал, и не узнаю уже.

Я не верил ни в какую премию через папу, но исповедник мне действительно помог. Когда нажал на красную кнопку и вызвал доброго Лившица. А так бы куковал я, как пень, со старухой и егерями. Правда, пень никакой не кукует, а кукуют только птицы. И, кажется, даже всего одна из них. Которая так и называется.

Вы думаете, это не так?

И стихи мои в журнале опубликовал. Я про них и думать забыл, а он опубликовал.

Через неделю явился Костя Черненко. Прямо с утра. Редко так делал. Он не бог – не бог весть какого ума. Но меня-то давно знает. С Молдавии еще. С конца сороковых. Когда еще сам Сталин был жив. Костя разбирается, что у меня к чему. Потому с грязно-серым лицом и пришел.