Русская смерть (сборник)

Но если, действительно, начнут приглашать в Георгиевский зал справжних вовкулаков, то они ж могут и члена Политбюро укусить, и даже Генерального секретаря. И что тогда делать? На стенку вешаться? А в такую Георгиевскую стенку и гвоздь не вобьешь, чтоб повеситься, и веревку не приладишь.

В общем, мутант этот, как Андрюшка говорит, меня зачем-то не порадовал. Я хоть и не больно-то молодой, но не люблю женщин с усами и бородами. Особо же, если не на сцене. Хотя я помню, однажды смешно было.

Никсон повел на мюзикл, на Бродвей ихний. Как называлось – хоть убей. Слишком смеялись громко. И Кириленко, дурило, громче всех. Как будто понимал чего про это дело. Зря его в делегацию взяли. Сейчас-то болеет, а тогда. Хороший все-таки Никсон мужик был, Царствие ему небесное. А автора вот помню как на ять – Стравинский. Наш, Стравинский. Советского происхождения. При Ленине еще уехал, мир посмотреть, себя показать. Его, кажется, потом на Новодевичьем похоронили. Катя Фурцева очень хлопотала. Они вроде в юности дружили. Друзьями были. А может, и любовники. Катя-то всегда слаба на передок была. Ну, должно быть, Стравинский.

Так вот у этого Стравинского самая сексапильная героиня была – баба-турчанка. Но с закрытым лицом. Точно помню. Как сейчас. А в конце мюзикла сняли с нее платок – так там борода. Причем окладистая такая, как у ректора МГУ. А не жиденькая, как у этой бабы-мутанта. Но мы ж турчанку на кремлевские-то приемы не приглашали. А тут.

И прямо наперерез мне в этот самый момент спешит академик Сахаров. Да-да, он самый.

Я ж его знал к тому времени. Мы с генеральным конструктором все вместе встречались. Вот только не вспомню, с каким. Курчатовым что ли, или Королевым. И на Байконур ездили. К девочке казахской, 14-ти лет. Там еще брусника росла. Я такой брусники и в Завидове не находил, честное слово. Можно было сказать «в Завидове не видывал», но какой-то каламбур бы получился, остроумная шутка. Хоть и не слышит никто.

И бежит, значит, академик Сахаров. Андрей Дмитрич, как мы теперь понимаем. Разгоряченный весь из себя бежит. Хотя такие люди не горячеют, мы знаем. Разве что пару капель пота в солнечный день.

И говорит.

– Так вы познакомьтесь, – говорит, – это жена моя новая, Елена Георгиевна.

Мутант, стало быть, жена. Елена Георгиевна.

А вот у меня жена – совсем не мутант. Пожилая баба, под шестьдесят, но нормальная. Без бороды, без усов. Но еще не все знают, что она еврейка. Как мутант. В смысле, выглядит-то не как мутант, но и вправду еврейка. Виктория Пинхасовна Гиршфельд. Или Гольдшмидт, я уж по случаю приема и забывать стал.

Я все воображал себе такую сцену. Выступаю с трибуны ООН. На Генеральной ассамблее. Ну, сейчас бы выступать не стал. Ноги не ходят совсем. Пока дойдешь из зала до трибуны, бассейн «Москва» весь выкипит на морозе. А лет пять-шесть назад мог. И уж тем более тогда мог бы, когда 50-летие Октября. И взошел бы я на трибуну и произнес.

– Советский народ, понимаете, господа (или лучше «дамы и господа»? – не поймешь; там дамы есть или одни господа, даже если дамы), спас, между прочим, евреев от нацистского уничтожения. Вот моя супруга, Виктория Пинхасовна Гольдшмидт, урожденная Гиршфельд.

И сразу – страшный грохот. Это – генсек ООН Курт Вальдхайм со своего места упал. Прямо в обморок упал. Он же нацист был. Мне Громыко рассказывал, смеялись. Биографию-то всю свою Вальдхайм придумал, подделал. Мол, только год отвоевал, а потом по госпиталям маялся. А на самом деле – до самого сорок пятого оттрубил. Против нас еще в Саксонии воевал. Или в Силезии. Я вечно путаю. Есть разница – Саксония или Силезия? Или это вообще Померания? Слово-то еще какое зловещее – Померания. Вот там, небось, вампиры живут кучно и блоко-во. А Моравия где? Так вот. Воевал до последнего. Два железных креста получил. Говорят, даже фюрер его по имени помнил. А потом миротворцем сделался – и в ООН. Нет, не фюрер. Фюрер миротворцем не сделался. Вальдхайм.

Мы на Политбюро Громыке сказали, чтоб Вальдхайму объяснил: не надо, во-первых, с Израилем носиться, как с писаной торбой, и еще не следует, во-вторых, Советский Союз обижать. Вот если во-первых и во-вторых, тогда о нацистском прошлом – не помним. А если не во-первых и тем больше не во-вторых. Ну, Куртец, не обессудь.

Так что загремит генсек ООН со всем грохотом, и целая Генеральная ассамблея вскочит посмотреть, не случился ли со стариной Куртом удар. А удара с ним не случилось. Ему просто Ленька Брежнев объяснил, что есть такая Виктория Пинхасовна Гольдшмидт, из Белгорода, 1908 года рождения. Городская таки, не деревенская. Вот и всех делов.

Никите-то легко было ботинком по трибуне стучать. Попробовал бы он нациста Курта Вальдхайма в обморок обвалить. На Никиту посмотрел бы, не на карту. Тьфу, черт, не на Курта. На Курта много раз смотрел и ничего такого в нем не нашел. Ну, генсек – и генсек. Не такой, как у нас. Совсем без полномочий. Только щеки надувать и ездить куда-нибудь в Бирму. Уговаривать за исчезающие народы.