Русская стилистика - 2 (Словообразование, Лексикология, Семантика, Фразеология)

- Я тут читал Шопенгаура (...) Критически, критически читал (...) у этого реакционного философа есть в одном месте... - продолжал Ходеряхин. По-моему, подходяще. Кто хорошо мыслит, хорошо и излагает (...) И еще он говорит: непонятное сродни неосмысленному. Я к чему это? Сидел я как-то среди них. Среди вейсманистов-морганистов (...) По-моему, они сами не понимают, что говорят. Кроссинговер... Реципроктность... Аллель... Так и сыплют.

В этой связи следует сделать вполне тривиальное замечание, что использование сложной терминологии должно подчиняться принципу сообразности и соразмерности. Злоупотребление такой терминологией нередко сочетается с банальностью концепции, бессодержательностью или свидетельствует о неумении автора оптимально выражать свои мысли.

В "Белых одеждах" латинские наименования почти всегда дублируются русскими, не только для облегчения читателям понимания. В следующем, напр., фрагменте это дублирование обладает психологически значимыми обертонами:

Это была мушка-дрозофила - знаменитый объект изучения у морганистов (...)

- Кажется, дрозофила меланогастер, - сказал Федор Иванович. - Правда, я не очень в этом...

- Фруктовая мушка, могла запросто с улицы прилететь, сейчас лето, небрежно заметил Стригалев.

Федор Иванович - ревизор и агент академика Рядно - не подлавливает здесь генетика Стригалева, как это выглядит на первый взгляд. Его слова -это своеобразный пароль, заявление одного культурного человека и настоящего ученого о желании "найти общий язык" с другим. Стригалев пока уходит от ответа. Но можно дать и другую, более интересную интерпретацию: в этом уходе есть зерно будущего сближения. Генетик и мичуринец обмениваются терминологией, принятой в кругах друг друга (понимаю, насколько эта формулировка приблизительна и требует оговорок, примем ее в целом), они оба делают осторожный шаг навстречу друг другу.

В официально-деловом стиле латинизмы встречаются редко, разве что в медицинской документации.

Весьма богата история латинизмов, функционирующих в высокой поэзии, публицистике и разговорной речи. Вот что пишет об этом Ю.М. Лотман: "Знание латыни, обычное в среде воспитанников духовных семинарий, не входило в круг светского дворянского образования. Однако еще Радищев подчеркнул значение латинского языка для воспитания гражданских чувств (...) Латынь для разночинной интеллигенции XVIII - начала XIX вв. была таким же языком-паролем, как французский для дворянства. От Ломоносова, кричавшего в Академии одному из своих противников: "Ты де что за человек (...), говори со мною по латыне" (раз не можешь - значит, не ученый!), до Надеждина, уснащавшего свои статьи эпиграфами и цитатами на античных языках, с целью изъять литературную критику из сферы дворянского дилетантизма, протянулась единая нить ранней русской разночинной культуры (...) К 1820-м гг. знание латыни стало восприниматься как свидетельство "серьезного" образования в отличие от "светского". Знание латинского языка было распространено среди декабристов"26.

На основе соотношения латинского языка с русским в поэзии может использоваться паронимическая аттракция - скрытая (книга А. А. Ахматовой "Anno Domini", где первое слово весьма прозрачно "рифмуется" с именем автора) и явная. Таков, напр., эпиграф А.С. Пушкина ко II главе "Евгения Онегина": "О rus! (О деревня!) О Русь!": "двойной эпиграф создает каламбурное противоречие между традицией условно-литературного образа деревни и представлением о реальной русской деревне"27. Аналогичная, но откровенно игровая парономазия есть и у И. Кутика: "О mores! О море!". Есть и цветаевское ( в "Поэме Горы"):

Гора горевала о нашем горе":

Завтра! Не сразу! Когда над лбом

Уже не memento, а просто - море!

Завтра, когда поймем!

А.М. Горький в "Жизни Клима Самгина" пишет о редакторе провинциальной газеты, питавшем слабость к расхожим латинским оборотам -таким, ab ovo, o tempora, o mores, dixi, testimonium paupertatis (свидетельство о бедности, в данном случае - умственной) "и прочее, излюбленное газетчиками". Россия империя периода упадка - вводит в свою речь "осколки" другой империи.

Грецизмы в русском языке употребляются главным образом как термины (см. Русскую стилистику, 1, гл. 4, напр.: архитектоника, атомная физика, архетип, гелиобиология, кибернетика, синергетика, кинематограф, космонавтика, криогеника, ноосфера, хронотоп, экология, этногенез и др.).

В последнее десятилетие в высокой поэзии происходит своеобразное возрождение классицизма - в том числе неоклассицизма ХХ в.: А.А. Ахматовой, О.Э. Мандельштама или, напр., С.В. Шервинского, как это делает Евг. Кольчужкин, автор следующих стихов:

Памяти учителя,

Сергея Васильевича Шервинского

Лиловый зной палит полынь,

Медовый вереск, дальний донник.

Шмеля военная латынь,

Дыханья колокольный дольник.

Мне будет снова голос дан,

И, тая в памяти лакунах,

Пеон ликующий пеан

Окликнет в касталийских струнах.

Анапест конницы мелькнет,

Бежит пехотный дактиль в страхе,

Амфибией из лона вод

Плывет галера-амфибрахий,

И, геральдических зверей

Яря пред схваткой, под сурдинку

На ямб разгневанный хорей