"Еще бы она не .............................! Она мне прямо сказала: "Я хочу, чтобы ты меня
властно обнял правой рукою!"
Наивные читатели, возможно, принимаются угадывать слово, обозначенное отточием, и лишь потом понимают, что, во-первых, ни в одном матерном слове не может быть такого количества букв (сначала их 37, потом 25, затем 23), даже если к нему добавить несколько префиксов, суффиксов и флексий. Во-вторых, судя по контексту, слово это одно и то же, но почему-то при втором употреблении оно сокращается на треть. И наконец, по языковой логике, последняя словоформа, стоящая в творительном падеже, должна быть хотя бы на одну букву длиннее предыдущей, которая дана в именительном. У Ерофеева третья словоформа короче на две точки. Этой языковой несообразности можно попытаться придумать какое-нибудь объяснение. Напр., это "психологическая пунктуация": количество точек соответствует уровню эмоциональности. Любопытствующие спрашивают с повышенным интересом и сладострастным предвкушением скабрезного ответа. Автор отвечает более спокойно, хотя не без раздражения. Когда же он говорит: "Еще бы ей не быть" и т.д. - это уже констатация неизбежного, когда от эмоций ничего не зависит, поэтому и количество точек в нем меньше. Однако в данном случае автор явно делает то же самое, что и в предыдущем примере, т.е. "матерится, не матерясь", - потешается над читателями.
Образ белого листа или белого холста - ненаписанного шедевра (стихотворения, картины), нераскрытой тайны, невыразимого и т. п. нередко. Можно вспомнить "Микромегаса" Вольтера, ненаписанный сонет С. Мал-ларме, роман В.В. Орлова "Альтист Данилов", пьесу Ясмины Резы "Art", поставленную в БДТ, и еще многое другое. Однако чистый лист или холст может быть насыщен весьма разнообразными смыслами:
На первой строчке пусто и бело,
Вторая - чей-то след, порошей стертый,
На третьей - то, что было и прошло,
И зимний чистый воздух на четвертой.
На пятой вздох: "как поздно рассвело",
Шестая - фортепьянные аккорды,
Седьмая - ваше белое письмо,
Восьмая - мысль: "здесь нечто от кроссворда".
И две терцины: все, что вам придет
На ум, когда наступит Новый год,
И все, о чем вы здесь не прочитали.
И основное: то, что мой концепт
Из белых звуков сотканный концерт,
Поэзия же - просто комментарий
Г. Сапгир. Новогодний сонет (1975)
Белое содержит много различной информации, невидимой постороннему глазу.
А вот ситуация, которая могла возникнуть именно в нашу эгоцентрическую эпоху и о которой саркастически, остроумно повествует здравомыслящий беллетрист - начитанный, но не зараженный новомодными исканиями. Главный герой его истории - человек, весьма скептически относящийся к отечественному культурному процессу и уверенный в том, что основой успеха является не талант, а умело созданная репутация, - берется доказать это своим друзьям, сделав известного на всю страну писателя из существа, абсолютно "девственного" в булгаковском смысле - т. е. невежественного. Таковым оказывается "простой сибирский парень" Витек Акашин, чья филологическая подготовка сводится к умению читать и писать (его за двойки выгнали из ПТУ). Эксперимент увенчивается более чем успехом: Акашину присуждают "Бейкеровскую" премию (подразумевается международная Букеровскея премия - не путать с ее отечественные аналогом), а его эпохальный роман "В чашу" (написанный, впрочем, не им, а его "клакером" - рассказчиком этой истории) издают за границей, где он становится бестселлером. Этот мировой шедевр состоит из имени автора, если это слово здесь уместно, заглавия и стопки чистых листов. О заглавии повествователь говорит так:
"В чашу" ...Замечательно! Деревенщики увидят в этом явный намек на один из способов рубки избы, когда в нижнем бревне делается выемка, а в верхнем, наоборот, шип, что обеспечивает особую крепость и устойчивость сруба. А чистоплюи-постмодернисты и сочувствующие им усмотрят в этом нечто мусикическое и мистери-альное. В общем, неважно что. Любин-Любченко растолкует. Соцреалисты вообще ничего не поймут, что, собственно, от них и требуется.
Уже здесь немечается эскиз произвольного толкования романов с нулевым текстом. Однако по-настоящему, со знанием деле интерпретацию производит элитарный критик Любин-Любченко (собирательный образ, списанный, возможно, с эпигонов Тартуско-Московской школы):
- Это гениально! - говорил он. - Вы, конечно, знаете, что в эзотерической философии пустота определяется как место, которое создано отсутствием вещества, требуемого для строительства небес?
- Амбивалентно, - ответил я.