Русская тема. О нашей жизни и литературе

Во всяком случае литература достигла той степени зрелости, когда ей уже претит отражение действительности и типизация человека, когда для нее сделалась насущной фантазия кратная реальности, явление — персонажу, художественная идея — знанию о себе. Новая литература еще тем отличается от тургеневской традиции, что на смену акварели пришло что-то вроде химической реакции, когда в реторту закладываешь одно, а в результате получаешь совсем другое. Причем это превращение может быть и мгновенным, как, скажем, в булгаковской «Тьме египетской» или в чеховском «Доме с мезонином», которые решаются одной фразой, и собственно реакция отступает на задний план.

Предметно эту разницу можно показать на примере последнего сюжета Ивана Сергеевича, который он за смертной болезнью не воплотил. Сюжет, по воспоминаниям слушателей, был таков: за границей, в Женеве, познакомились две сестры-смолянки и молодой дворянин, кандидат Московского университета, человек горячий и либерал. Вскоре знакомство трансформировалось в любовь, если можно так выразиться, тройственного характера, и кандидат решил покончить жизнь самоубийством, поскольку он измучился решать, в которую из сестёр именно он влюблен. Случайно ему попалось на глаза газетное сообщение о начале Гражданской войны в Америке, и кандидат под влиянием либеральных идей оставляет сестер, пересекает Атлантический океан, вступает в борьбу за освобождение негров и погибает в сражении как герой.

На первый взгляд этот сюжет нелеп, но если присмотреться холодным глазом, то сделается понятно, что он несообразен в меру прочих тургеневских построений. И если, положим, пересказать своими словами роман «Накануне», то получится не умней. Но, может быть, в том-то и заключалась мощь таланта Ивана Сергеевича, что он не умел превращать в задушевную прозу разные пустяки. Ну, какие, например, россыпи художественных возможностей таятся в основании «Татьяны Борисовны и ее племянника»? Никаких, а читать можно, хотя можно и не читать.

Посему не грех будет предположить, что если бы Провидение дало Тургеневу еще год-другой относительного здоровья, то из-под его пера вышло бы одиннадцатое по счету продолжительное и умеренно увлекательное повествование из жизни молодежи начала 60-х годов, которым демократически настроенная публика зачитывалась бы в обеих столицах и на местах.

Но вот какое дело: сюжетом о сестрах и кандидате вряд ли заинтересовалась бы новая литература. Разве что в саркастическом ракурсе, да и то все страсти персонажей и перипетии их заграничной жизни заняли бы максимум пять страниц. Выглядело бы это примерно так…

Сестры и кандидат