Русская трагедия

В состоянии окаменелости, не замечая своих бывших коллег, я покинул институт. Как будто покинул целую эпоху. Неужели это произошло в реальности, а не в болезненном бреду?! Как и почему это произошло?! Кто в этом повинен?! Пройдя пешком полпути до дому, я обрел способность к логическому мышлению. Ты сам и повинен в этом. Как ты реагировал на горбачевскую перестройку? Ты приветствовал ее. Как ты реагировал на ельцинскую «революцию» в августе 1991 года? Ты приветствовал ее. Как ты реагировал на расстрел Верховного Совета в октябре 1993 года? Ты одобрил его. Вот ты и получил то, что тебе и следовало получить за свою глупость, легкомысленность, безответственность, если не сказать нечто большее о твоем поведении, – за предательство и в лучшем случае за попустительство предательству. Что посеешь, то и пожнешь!

Мое социальное положение

Я и Жена окончили школу после войны. Университет окончили после смерти Сталина, аспирантуру – после XX съезда КПСС, взявшего курс на десталинизацию страны. Оба успешно защитили кандидатские диссертации и получили хорошие места работы по любимой профессии. Через несколько лет защитили докторские диссертации. Я стал профессором, она заведующей лабораторией.

В советский период мы, таким образом, принадлежали к среднему слою населения, причем к его высшему подслою. Мой сын стал главным инженером среднего предприятия. Дочь стала переводчицей и вышла замуж за офицера, который окончил военную академию и стал полковником.

В советский период сложилась определенная иерархия социальных слоев и, соответственно, уровней благополучия. Не все жили одинаково хорошо. Многие жили превосходно (до пяти процентов населения), многие хорошо (до десяти процентов), большинство терпимо (до шестидесяти процентов), остальные ниже среднего и плохо. Разумеется, по советским, а не по западным меркам. В мировой социологии принято измерять степень неравенства так: вычисляется жизненный уровень десяти процентов высшего уровня и десяти процентов низшего, и результаты сопоставляются. В Советском Союзе отношения высших десяти процентов к уровню десяти процентов низших было четыре к одному, а теперь, в постсоветской России, – тридцать (а по другим сведениям, сорок) к одному. Комментарии не требуются!

В том, что мы из низших слоев поднялись в средний слой (причем ближе к высшему), не было ничего особенного. Нечто подобное было достижимо для многих без каких-либо особых данных. Тогда даже самые яростные антисоветчики вынуждены были признавать, что в Советском Союзе была самая высокая в мире и в истории человечества вообще вертикальная динамика населения, т.е. подъем из низших слоев в более высокие. Для большинства таких людей это делалось как бы само собой.

Я не прилагал для этого никаких особых усилий. Хорошо учился и работал. Был честным гражданином. Окружающие видели это и ценили меня именно за это. Те, от кого зависело мое служебное положение, сами способствовали моему жизненному успеху. Это было обычным явлением в советский период. Таких, как я, были миллионы. Мы образовывали человеческий фундамент советского общества. Если ты обладал какими-то полезными для общества способностями, хорошо учился и добросовестно работал, ты большую карьеру не сделал бы, но на достаточно высокий уровень поднялся бы без всяких карьеристских усилий. Основа советского общества позволяла многим миллионам людей жить достойно. Это определяло высокий уровень самосознания советского человека – совка. Я обратил на это внимание только теперь, когда условия для этого качества исчезли, были разрушены. Почему я это качество не замечал раньше? Да потому, что все условия для него мне достались как дар судьбы, без усилий с моей стороны, как нечто само собой разумеющееся и потому не имевшее субъективной ценности.

Крах советской системы ценностей

Сейчас все то, что было достигнуто в советский период для миллионов таких совков, как я, потеряло всякую ценность и вообще оказалось ненужным. Это – самая большая потеря русского народа за всю его историю. Потеря трагическая, катастрофическая. Произошла переоценка ценностей. Появились многочисленные профессии, для овладения которыми не нужно никаких особых способностей и никакого особого образования, а оплачиваются они намного лучше, чем учителя, профессора, медицинские и научные работники.

– Народ, в котором школьные учителя, университетские профессора и научные работники зарабатывают меньше, чем уборщицы, секретарши, торгаши и охранники, в наше время обречен на деградацию и историческую гибель, – сказал сосед по дому, с которым я теперь часто разговариваю и называю для себя Критиком.

– Неужели это нельзя остановить? – спросил я. – Раз это состояние есть результат искусственных реформ, почему бы не осуществить реформы противоположно направленные?!