Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

Мы снова ринулись в путь, разъезжали всюду и осматривали город, снимались у Медного всадника, наконец, так устали, что с удовольствием вернулись домой. Хотя нас ждали билеты в Мариинский театр, но никто из нас не был в состоянии осуществить этот выход. На другой день поехали на Стрелку, и было так странно очутиться в тех местах, где когда-то так часто проводили фееричные белые ночи на островах! Проезжали мимо когда-то существовавшей «Виллы Родэ», затем решили отправиться на Васильевский остров, наше последнее совместное убежище в Петербурге в 1915 году. Легко нашли наш дом на углу 9-й линии и Среднего проспекта, хотели зайти в квартиру, но там оказалось какое-то официальное учреждение, и мы не решились на этот шаг, тем более что я незаконно очутилась в Петербурге.

Затем поехали к знакомым Сергея, родственнице Кирилла Владимировича, которые приняли нас очень радушно. С нами была приятельница Сергея, бывшая артистка, ужасно жалкая, худая, совсем скверно, даже неряшливо одетая. Она меня безостановочно расспрашивала про Париж, форменно интервьюировала, мне было это очень неприятно, особенно когда ее любопытство касалось эмиграции. «Правда ли, что вся эмиграция в большой нищете?», «Правда ли, что бывшие царские генералы работают шоферами такси?», «Что, некоторые князья сделались официантами?». Я заметила во время моего пребывания в Союзе, что у многих, несмотря на социалистический строй государства, существует какой-то особенный снобизм к работе, всюду градации, даже презрение к каким-то должностям, например подавальщикам в ресторане, таксистам. Казалось бы, наоборот, не должно быть такого отношения к низшим должностям, помню, как с детства нам внушали, что любой труд достоин уважения.

Уезжали мы из Петербурга в проливной дождь, но, к счастью, это не длилось долго, солнце прорвалось из-за туч, дождь прекратился, и мы покатились по тем же просторам. На полпути остановились перекусить, нашлась на дороге на опушке леса прелестная беседка, где мы и расположились. Вся местность вблизи Петербурга очень болотистая, всюду вдоль дороги вода, войти в лес невозможно. Но как отрадно было видеть эти березки, такие нарядные, стройные, эмблема всей нашей русской природы… Когда мы ехали в Петербург, зелени еще почти не было, на обратном же пути все деревья уже зазеленели, расцвели, и весна вошла в свои права. Подъезжая к Москве, мы увидели колоссальную перемену за эти три дня нашего отсутствия…

Нелли удивилась нашему появлению, она почему-то ждала нас только на следующий день. У нее были гости и, несмотря на усталость, пришлось делиться впечатлениями, она познакомила меня со своей приятельницей Валей, партийной, которая тут же пригласила нас ужинать. Несмотря на мое невольное внутреннее предубеждение, она мне показалась умненькой и симпатичной.

Моей бедной сестре хотелось продлить свое пребывание в Москве, но Сергей, который вскоре должен был уехать на гастроли, предпочел, чтобы она вернулась к себе. Он опасался ее столкновений с Нелли, они никогда не ладили, совершенно не понимая друг друга. Я задерживалась на несколько дней в Москве, так как ожидала приезда Анны Андреевны, моей большой приятельницы, переехавшей с мужем после войны из Парижа в Одессу. Мы с ней списались еще до моего отъезда; похоронив недавно мужа, она чувствовала себя очень одинокой и мечтала повидаться со мной. Мы столько вместе пережили в Париже, безработицу, голод во время войны… Время летело, мне надо было думать об отъезде, я заранее заказала и оплатила место в самолете, а Анна Андреевна все не ехала. Наконец, она прислала телеграмму, что приехать не сможет, а на меня обухом по голове свалилась новость из агентства Эр-Франс, что вылететь в Париж сейчас нельзя из-за возникших там крупных беспорядков, особенно в нашем квартале, где бушевали студенты. Газеты, до которых мы с Нелли не дотрагивались, были полны описаний студенческих буйств и рабочих забастовок, выкорчеванных деревьев, сожженных машин. Все это производило неприятное впечатление, а Нелли абсолютно не могла понять, как в такой стране, как Франция, где изобилие всего, могут происходить такие беспорядки. При всем этом невольно напрашивалась мысль о случившемся парадоксе: сорок семь лет назад из-за невероятного мятежа я была вынуждена покинуть Родину, теперь же, чудом попав в нее снова, не могла выехать обратно в приютившую нас страну тоже из-за мятежа.

Настал день отъезда сестры, и мы с Сергеем проводили ее на вокзал. Она горько плакала, и я отметила, что у многих в Союзе гораздо более бурные переживания, чем у нас. Я совершенно отвыкла плакать, но на сердце было тяжело и совершенно неуютно. Меня поразил и огорчил поступок Нелли, она ушла до отъезда сестры, сказав, что ей необходимо похлопотать о каникулах ее девочки. Она ушла, не попрощавшись с Гелей, и к отъезду не вернулась. Сергей был возмущен и взволнован этим, хотя, конечно, Нелли объяснила свое отсутствие в проводах случайной задержкой. Инцидент был исчерпан, но сестра пережила совершенно незаслуженную обиду…