Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

Вместе с сестрой пошли мы смотреть пьесу «Интервенция». Она очень хорошо поставлена, в ней отображены события 1919 года, опять же война белых и красных. И так как мы с мужем были в то время в Одессе, я снова пережила то, что пережила тогда. В этой пьесе очень ярко выставлен скоропалительный уход союзников, чудно изображено наше вопиющее легкомыслие, абсолютное непонимание надвигающихся событий. Само собой разумеется, что мы были изображены кретинами, красные же – славными героями. Когда мы вместе смотрели эту картину, сестра вся трепетала перед победой красных, у меня же было жутко на душе. Я вспоминала, как мы отступали в сплошном хаосе, и это было страшное для нас время. Конечно, была и часть правды в этой пьесе. Очень ярко было показано, как наши кутили, как бессмысленно лилось шампанское, почти оргии в роскошных ресторанах. А тут жуткая Гражданская война, красные ведут себя стойко и побеждают, союзники показывают нам спину и уходят, буржуазия бежит на всех возможных пароходах, с захваченными впопыхах вещами, с клетками для собак и т. д. Однако, как ни были некоторые моменты правдивы, все это наводило тоску и сожаление о всем произошедшем.

Что меня поразило в Москве, это заметное отсутствие детей. Нигде их не видно. Изредка появляется на улице шеренга школьников, дети передвигаются тихо, чинно, стройными рядами, просто удивительно, когда подумаешь, какая разница, наши так хулиганят, шумят и дерутся! Так детей водят на спектакли, в музеи, на спортивные состязания, но свободно гуляющих детей нет.

Публика в Москве одета очень скромно, но чисто, оборванных людей нет. Но цвета платьев у женщин совершенно неподобные, полное отсутствие простоты и вкуса. Особенно странно одеты дети, несмотря на наступившую в начале мая жару, они все закутаны в толстых свитерах и в ярких теплых шерстяных чулках, словом, походят на маленьких попугаев. Как-то Нелли была занята, и я пошла в Большой театр на оперу Чайковского «Мазепа» с ее подругой Тамарой. Когда мы ожидали такси, нас неожиданно толкнули две девочки, перебегавшие улицу, но они вежливо извинились и помчались дальше. Тамара, влезая в машину, не преминула поворчать на детей, сделав заключение, что они ужасно хулиганят и в данном случае поступили невежливо. На это я возразила, что, наоборот, дети в Москве очень дисциплинированны и куда более смирные, чем наши. «Да, – сказала Тамара – но наши ребята так скверно одеты!» Но тут произошел страшный взрыв негодования со стороны нашего шофера. Он обернулся к нам и начал ругать всех хорошо одетых людей. «На этих буржуев, которые повадились к нам, противно смотреть, все это сволочь!» – горячился он, и я почувствовала, что все это в мой огород. Тамара отчаянно с ним заспорила, стараясь убедить, что не все хорошо одетые люди сволочи, но убеждать его было совершенно бесполезно. Из этого маленького инцидента легко было заключить, что ненависть к буржуазии и вообще к интеллигенции еще крепко сидит в стране, разжигаемая пропагандистскими речами по радио и телевизору…

Тем не менее водитель доставил нас с Тамарой в Большой на «Мазепу». Эта опера мне никогда не нравилась. Когда-то очень давно в юности я слушала ее в Мариинском театре, не произвел особого впечатления и спектакль Большого театра. Казнь Кочубея – вообще ненужный кошмар.

Попали мы с Нелли и во Дворец съездов на балет «Дон Кихот». Поставлен он замечательно, феерично, артисты танцуют превосходно, но, по-моему, нет ничего более утомительного, чем балет, даже самый лучший. Дворец, построенный в самом Кремле, грандиозный, в стиле модерн, все фойе и буфетные залы хорошо расположены. Было много иностранцев, которых было так легко отличить по одежде…

Когда я уезжала из Парижа, доктор Чехов, посетивший меня перед самым отъездом, сказал мне вскользь, что у него в Москве есть подруга юности, артистка МХАТа Анастасия Платоновна Зуева, и попросил, если я ее встречу, передать привет. Когда я сказала об этом Сергею, он сразу же воскликнул, что отлично знает Зуеву, и тут же позвонил ей по телефону. Уже через полчаса она была у нас и очаровала меня. Мне вспомнилось, что я видела ее в «Трех сестрах» и «Мертвых душах» в роли Коробочки в Нью-Йорке три года назад. Как странно было снова встретить ее в Москве и даже познакомиться с ней! Анастасия Платоновна рада была услышать о Чехове, уверяла меня, что он настоящий коммунист, что, конечно, в Союзе является высшей похвалой. Она сразу же пригласила нас на «Ревизора» и затем на пьесу «Дом, где мы родились», перевод с чешского, сюжет современный, но не пропитанный обычной пропагандой. Игра во МХАТе все та же, что пятьдесят лет тому назад! Школа, видимо, не изменила своих традиций, что замечательно, так как лучшего исполнения быть не может, никакая модернизация не может ее заменить, и дорожить методой Станиславского весьма благоразумно с их стороны.