Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

В моем дорогом Петербурге, не могу назвать его иначе, мы провели два сумасшедших дня, без устали колесили на машине по всему городу. Конечно, первым делом отправились на наш Литейный, я дважды сняла наш дом и милую уютную церковь поблизости, которую мы всегда посещали. Вспомнила на углу Бассейной и Литейного все ту же большую бакалейную лавку, но теперь мрачную, неприветливую и пустую. Просто не верится, что когда-то здесь было изобилие фруктов, вплоть до экзотических, зелени, консервов всех сортов, уж не говорю о разнообразии напитков и всевозможной икры. В юные годы мы, уже покинув учебные заведения, часто брали продукты в кредит в этой лавке, где всегда были весьма добродушные хозяева. Затем поехали мы на Знаменскую, 8, мой бывший Павловский институт. Нашла я дом одряхлевшим, ступеньки – побитыми. Коричневая окраска придавала ему какой-то особый, незнакомый жанр, а я ведь его помнила светлым, блистающим. Оказалось, что в здании размещается теперь советская школа, и в ответ на нашу просьбу нам любезно разрешили туда войти. Странное чувство овладело мной, когда я вошла в большую просторную прихожую, все так же выкрашенную в бледно-зеленый цвет, вспомнила нашего толстого швейцара Дона Педро, встречающего нас величественно и гордо, когда мы возвращались с каникул. Вешалка, у которой мы раздевались после прогулки, стояла все на том же месте. Помню, как мы там снимали свои башлыки и калоши после прогулки в саду. Но самое интересное то, что комната, которая в мое время служила для занятий английским языком, все та же! Висит надпись на стене, как и при мне: «Уроки английского языка». Еще вдобавок огромный примитивный замок. Сад абсолютно потерял свой элегантный вид, он очень запущен, все как-то некрасиво и беспорядочно. В мое время в саду была теннисная площадка, гигантские шаги и все для гимнастики, не говоря о таких зимних развлечениях, как каток, ледяные горки и т. д.

Обошли пешком весь Невский, милая Нона сопровождала нас всюду. Сфотографировала я также Казанский собор, который я не особенно люблю, но вспомнилось, что в день нашего выпуска, в последний день пребывания в институте, нас возили в этот собор на торжественный молебен, общий для всех институтов. Тех, кому была назначена высшая награда в виде шифра, отвозили в Зимний дворец, где Государыня лично преподносила награду.

Мы долго ходили по Невскому проспекту. В справочном бюро я узнала о смерти Юрочки Григорьева, он скончался в инвалидном доме в 1959 году. Попробовала узнать о Тане, сестре покойного мужа, но мне сказали: «Следов нет». Сергей намекнул, что не следует настаивать, так как обычно такой ответ бывает о тех, кто оказался в ссылке во время террора. Мы давно предполагали, что у Тани именно такая судьба.

Александринка все та же, «Бродячая собака» тоже, говорю о внешнем входе.

Магазин Елисеева совершенно другой, неузнаваемый. Вместо роскошных витрин с красиво разложенными всех сортов фруктами, какая-то бестолочь, завал колбасы и сала, при этом внутри такая толчея, что почти невозможно чего-то добиться.

Самое грустное впечатление произвел на меня Гостиный Двор. Я помню его нарядным, пышным, богатым, с прекрасными витринами, выставленными мехами, материями, теперь же это двухэтажная пустыня. Единственное, что нам удалось найти, и то с большим трудом, – это диски с оперой «Демон» Рубинштейна, и то за валюту.

Любовалась Невой, все та же голубая красавица, раздольно-широкая.

Были в Петропавловской крепости, там я сфотографировала Монетный двор, вход в собор, затем мы присели на скамейке, любовались общим видом. Я вся отдалась воспоминаниям, рассказала Сергею и Ноне, как когда-то веселилась в этом Монетном дворе, где жили две мои подруги по институту сестры Глинские. Их отец заведовал Монетным двором, они часто устраивали вечеринки, на одной из которых я познакомилась с Тухачевским, который был товарищем Владимира Глинского, брата моих подруг. Помню и другого офицера – Толмачева, мы их называли на итальянский манер Тухачини и Толмачини. Как это все далеко и вместе с тем близко!

Конечно, ничего внешне не изменилось, все те же сфинксы, все тот же Исаакий, величественный снаружи, необыкновенно красивый внутри, но он, как и Казанский собор, превращен в музей, усердно посещаемый иностранцами. Зимний дворец, окрашенный в бледно-фисташковый цвет, очень красив. Я изумилась этой новой, для меня необычной окраске, на что Нона мне сказала, что теперь в Союзе большая тенденция воскрешать старину. Именно этим цветом был окрашен Зимний дворец при Елизавете Петровне, она любила его, и ныне применили его снова.

В Эрмитаж мы зайти не успели. Пообедали очень скудно и дорого в гостинице «Европейская», теперь «Садко», совершенно пустой и скучной, причем ни одного помеченного в прейскуранте блюда не оказалось.