Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные

Он начал мне много говорить о театре. «Наша жизнь вольная, много свободы, но надо всегда думать о том, чтобы оградить себя от вульгарности и пошлости. Наши отношения должны быть ясными, честными, тогда все легче и проще в нашей крепко спаянной среде». Много он мне объяснил, как надо себя держать в театральном кругу. Но, побывав несколько раз с ними, я поняла, что это совершенно особенный, заманчивый мир, не похожий на тот, в котором я жила. Но чтобы понять его, надо войти в эту среду, а я себя почувствовала каким-то осколком чего-то еще не определившегося.

На обратном пути я попросила отвезти меня к Вите. У него я пробыла недолго и решила скорее вернуться домой. Мне было весело и хорошо на душе. Вдруг захотелось доставить радость еще кому-нибудь. Вспомнила о братишке и сестренке и бросилась в большой игрушечный магазин. Выбор был колоссальный. Разнообразные игрушки всех цветов лежали всюду, трудно было остановиться на чем-нибудь. Пушистые медведи, белые, желтые, черные автомобили манили меня, но я вспомнила, что у брата их целая коллекция, а кукол у сестры столько, что их некуда девать. Наконец, я остановилась на заводном трамвае с кондуктором и прелестной кукольной гостиной с бархатными креслами и круглым столиком.

Продавец спросил, не хочу ли я, чтобы это все было доставлено на дом. Я категорически отказалась и сказала, что сейчас, сию минуту, хочу взять пакет с собой. Пакет оказался невероятной величины. Нагруженная как мул, отправилась я домой.

Мое появление в детской произвело ожидаемое действие. Послышались крики, визги, дети бросились мне на шею, целовали, благодарили, еще не зная, что в пакете. «Хватит», – отбивалась я от них. «Ruhig, Kinder, seien sie still»[23], – ворчала гувернантка, она суетилась, приготавливая их к прогулке, собирая всевозможные вещи. Но тут уже было не до прогулок, разворачивался пакет с восторженными выкриками. На шум сбежались три маленькие японские собачонки Клеопатры Михайловны и присоединили свой тоненький, пискливый лай к общей суматохе. Появилась Клеопатра Михайловна. «Что у вас тут за бедлам?» – улыбаясь, спросила она. Увидев, в чем дело, покачала головой и сказала: «Ну, конечно, Нина выкинула новый номер баловства». Пожурив меня за чрезмерную расточительность, она спросила: «Не хочешь ли ты пойти со мной в город? Пойдем есть мороженое на бульвар». По правде сказать, мне не очень хотелось, я бы с удовольствием осталась одна, но я поспешила согласиться. Мне жаль было мою бэль-мэр[24], у нее была такая скучная, одинокая жизнь.

Конечно, я ни разу не упомянула о встрече с отцом, но с той поры между ним и мной образовалась какая-то нить. Часто наши взгляды сталкивались, и, хотя мы быстро отворачивались в сторону, казалось, что электрический ток соединял нас на секунду и снова обрывался. Вообще, отец явно меня избегал; ему было не по себе в моем присутствии.

Дни бежали за днями. Настоящая осень приближалась, море почернело, пенистые волны разбивались об утесы и покатые берега. Сумерки становились все прохладнее, мне надо было подумать о возвращении в Петербург. Все учебные заведения давно были открыты, занятия всюду начались. Труппа тоже собиралась вернуться в Питер. Во время одного из моих посещений Лидарская сказала: «Отчего тебе не поехать с нами? Тебе будет веселее». Я очень обрадовалась этому проекту и начала потихоньку приготовляться.

Напоследок мы зачастили на набережную. Я любила эти выходы с Клеопатрой Михайловной. Покупали дорогие папиросы, усаживались за столиком, болтали без конца, любуясь безграничным морем, разнообразной величины пароходами, белой мраморной лестницей, спускавшейся к воде. Смуглые девочки, как всегда, продавали теперь осенние цветы, подходили татары с восточными коврами, приставали цыганки.

Какая шумная, пестрая, радостная толпа гуляющих в Одессе! Еще сохранившие белые формы моряки, рядом деревенские девушки в малороссийских костюмах с яркими платками на русых волосах. Они лузгают семечки и звонко смеются, сверкая здоровыми белыми зубами. И вдруг, откуда ни возьмись, заглушая бульварный оркестр, гремит гармошка: здоровенный парень в ярко-красной сатиновой рубахе проходит, играя на ходу. Долго еще, удаляясь, эти звуки напоминают русскую удаль и бесшабашность.

Как-то утром я проснулась со страшной головной болью. Надо признаться, что мы были накануне у знакомых за городом. Там пили много шампанского, праздновались именины хозяина, как полагается в таких случаях, было выпито много лишнего. Мне совершенно не хотелось туда ехать, но Клеопатра Михайловна настояла, чтобы я ее туда сопровождала. Эта вечеринка оставила во мне грустное впечатление. Проснувшись рано, испытывая острую головную боль, я не в силах была покинуть постель, напряженно думала, вспоминая вчерашнее времяпрепровождение. Часов в десять ко мне постучала Соня, протягивая письмо. Она мне заявила, что барыня просит прийти с ней пить кофе. «Кажется, барин приезжает», – прибавила она тихим голосом.