Русская Вандея

Беженец из Петрограда, ухитрившийся пробраться через большевистский фронт, сообщает, что в Петрограде, по распоряжению Зиновьева, мусульманская мечеть на Каменноостровском проспекте превращена в склад свинины».

— Что за чушь! Для свинины и раньше никогда особых складов не устраивали. В Питере же теперь и самой свинины днем с огнем не разыщешь.

Много ты, прокурор, понимаешь. Черкесы-то, кабардинцы, нешто не мусульмане? Разве не схватятся они за кинжалы, когда прочтут такую вещицу. Цель прессы знаешь? Агитация!

— «Московские газеты сообщают, — преподносил публике очередную чушь «Полтавский День» в сентябре, — что недавно футурист Гольдшмидт поставил себе памятник в Москве против Большого театра.

Памятник был сделан в виде юноши в костюме Адама с женским бюстом. Но толпа разбила памятник, за что многие арестованы чекой; есть и расстрелянные».[284]

«В Москве, на Лобном месте, — повторяли «Донские Ведомости» в июне 1919 г. вымысел Екатеринодарских газет, — поставлен деревянный памятник Стеньке Разину, построенный из железнодорожных шпал. Одна сторона памятника гладкая, другая закругленная, на которой вырезана голова Стеньки; по бокам две фигуры казаков, у ног Стеньки шпала, изображающая персидскую княжну, сидящую на диване, сделанном также из шпал»[285].

Если судить по белым газетам, то вся советская действительность — сплошной анекдот, нелепица или кошмар.

«В Красной армии вводится дисциплина», — с изумлением сообщали газеты в ноябре 1918 года. Никто этому не хотел верить.

— Какая же может быть дисциплина у большевиков? Ведь их стихия — хаос и разрушение.

Однако эти разрушители одним взмахом смяли созидателей.

«Пустое! — утешали газеты. — Все эти успехи не более, как мыльный пузырь».

Скоро-скоро, знать, окончится война: Надвигается последняя волна. Было восемь, все разбилися, Мелкой брызгой распылилися. Страшный ворог ураганом завывал, Обессилел, и послал девятый вал.[286]

«Положение на фронте не представляет ничего страшного, — разглагольствовал Сисой Бородин в «Донской Речи». — Квази-успех красных объясняется с одной стороны громадным численным превосходством красных, а с другой — тем, что главковерху путем подбора командиров частей удалось создать в наступающей армии некоторое моральное напряжение, заставляющее ее двигаться вперед с мужеством обреченных. Но этот искусственно привитый им подъем заметно падает. Красная пехота весьма слабого боевого качества. Интенсивно работает лишь красная конница. Не за горами момент, когда наши крепкие духом части погонят их назад с такою стремительностью, как гнали летом. Если только нам удастся разбить их конницу, то большевистская волна откатится на этот раз уже окончательно, и Совдепию спасать будет уже некому».[287]

Не только тыловой стратег Бородин, но и сам командующий Донской армией ген. Сидорин категорически заверял, что временные успехи Красной армии не более как через два месяца будут ликвидированы, а обстановка на фронте настолько изменится в нашу пользу, что мы вновь быстро погоним к северу красные банды.[288]

Все, кто мог, утешали.

«Успокойтесь! «Кривой Джимми» остается в Ростове и никуда не едет», — оповещал публику путем газетных объявлений шантан.[289]

А «Великая Россия» в номере от 6 декабря (Николин день) чистосердечно заявляла:

«Сегодня остается только по примеру предков и отцов смиренно умолять:

«Святителю, отче Николае, моли бога о нас».[290]

XXIV ДРАП ВЕЛИКИЙ

Ген. Богаевский, выборный донской атаман, иногда подписывал хлесткие и бодрящие приказы.

Необходимость требовала от него и теперь сказать что-либо по поводу грозных событий. Он не заставил себя долго ждать.

«Я буду предавать суду всех, кто сеет лживые слухи о положении на фронте, об угрозе безопасности населения и т. д. Распространяют эти слухи большевистские агитаторы, все те, кто верят не официальным сводкам, а разного рода «очевидцам», по большей части дезертирам и трусам, и, к стыду нашему, среди распространителей этих слухов бывают офицеры и генералы», — писал атаман в приказе от 12 декабря за № 2200.

Если будущий историк гражданской войны станет составлять характеристику этого белого вождя, основываясь на приказах за его подписью, то может допустить грубейшие ошибки.

Грозный и неустрашимый на бумаге, на деле он не так далеко уходил от тех, которых бичевал в своем произведении № 2200.

Будучи в начале декабря в Таганроге, на каком-то обеде, он сказал такую безутешную речь, что даже ставка Деникина всполошилась. Еще задолго до великого драпа он отправил свою супругу в Новороссийск. Рассказывали, что атаманшу и ее имущество отвозил специальный поезд, к которому было прицеплено два вагона с углем в качестве валюты.

Чтобы гарантировать Ростов и Новочеркасск от местных большевистских выступлений, атаман в начале декабря приказал сформировать дружины самообороны, на манер харьковских дружин «для защиты очагов», доказавших свою бесполезность и бессмысленность.