Русская Вандея

«Добровольческая армия имеет представителей в Раде, но их мало. В комиссиях они не участвуют. Вообще же вхождение их в Раду ненормально, так как через них армия вовлекается во всю сутолоку общественно-политической жизни края, в водоворот борьбы местных групп и политических партий. Это положение принижает великую роль Добровольческой армии, заботящейся о судьбах всей России. Раз тягота ответственности за решения Рады в равной мере распределяется между Радой и Добровольческой армией, то надо бы создать и политическое равенство сил при голосовании. А это, конечно, абсурд, ибо потребовалось бы ввести в состав Рады с правом решающего голоса целый кавалерийский полк четырехэскадронного состава. Добровольческие депутаты 11 ноября сделали то, что должны были сделать, дабы не возлагать на Добровольческую армию ответственности за решения Рады. Формальная ненормальность повлекла клубок нездоровых явлений, которые многоязычная и неразбирающаяся в сути дела уличная толпа, жадная до всяких инсинуаций, обратила в разрыв. Разрыва нет. Только отношения надо урегулировать. Лучше всего, если представители Добровольческой армии будут являться к нам в качестве высокочтимых гостей. Мы их выслушаем и, быть-может, кое-что примем к сведению».

Отношения с Деникиным, действительно, обострились из-за резолюции 11 ноября. Едва она прозвучала, как Доброволия отправила ноту за подписью ген. Романовского, предлагая Раде пересмотреть свое решение и признать его не окончательным, а лишь добрым пожеланием.

Рада пошла на уступки. Сформировали смешанную комиссию, которая так истолковала злосчастную резолюцию:

«Постановление о суверенитете Кубанского края в данное время констатирует фактическое положение вещей, постановление же о будущем устройстве России есть лишь благое пожелание кубанцев».

На этом успокоились, пока не выплыл вопрос о диктатуре, которой яко бы требовал фронт. В Раде о диктатуре впервые заговорил ген. Покровский.

Этот величайший авантюрист теперь командовал кубанцами, входившими в состав Добровольческой армии, так как к формированию собственно Кубанской армии еще не приступили. Возвеличенный Радою в феврале, теперь, с возвышением Доброволии, он уже почти все порвал с кубанской «демократией», однако не отказываясь от мысли попасть в кубанские атаманы.

5 ноября он явился на заседание Рады и сурово заявил, перефразируя известные слова Бисмарка:

— Не речами и не парламентскими премиями освобождена Кубань, а морем крови, тысячами казачьих трупов. Тяжелы жертвы. Много награды должны получить казачьи войска. Мои полки посылают вам свой привет и заявляют, что верят в то, что Чрезвычайная Рада даст им много награды.

О цене крови мог говорить только кондотьер. 23 ноября он сделал еще более решительное заявление:

— Наш тыл не устроен. Мои казаки голодны и раздеты. Тут вы только занимаетесь разговорчиками. Нам нужен диктатор. Иначе не мыслят казаки на фронте. Вы же тут сеете рознь между Кубанью и Добровольческой армией. Это предательство. Это нож в спину тем, кто спасает отечество.

Глава правительства и вождь федералистов Л. Л. Быч нашелся ответить только по уходе Покровского.

— Нам брошен упрек в неустройстве тыла. Мы не можем спокойно работать. Вы знаете, кто вносит нервозность в нашу работу?

— Знаем! — раздались голоса.

— Нам говорят о предательстве. Но предательство может заключаться и в посягательстве на представительные учреждения, на это святое место.

— Жаль, что это не Быч! — с грустью воскликнул Покровский через год, вешая Калабухова.

Рада категорически отвергла обсуждение вопроса о диктатуре, особенно после того как узнала мнение Краснова по этому поводу.

— В то время как донцы освободились силою своего оружия, — сказал донской атаман кубанской делегации во главе с П. Л. Макаренко, — когда на Дону великолепно и стройно работает сложный механизм государственного управления, в то время как Дон собственными силами ввел у себя закон и порядок, когда донские знамена развеваются на рубежах донской земли, в это время Дон не может признать полезным для дела всероссийского и донского диктатуру.[35]

Доброволия, навязывавшая диктатуру Деникина, проглотила пилюлю.

События на Украине тоже дали немало поводов для препирательства между кубанскими самостийниками и «единонеделимцами». Переход власти от Скоропадского к Петлюре окрылял федералистов. Доброволия, напротив, опасалась, как бы ей не пришлось сматывать удочки, если украинцы и казаки станут вместе договариваться с Советской властью и, неровен час, выговорят себе тень самостоятельности.

Добровольческая контр-разведка зорко следила за тем, чтобы не допустить сближения Быча с Петлюрой.