Русская Вандея

Вооруженный казачий народ уже не мог спасти своей государственности. Восставая, казаки менее всего думали об устройстве своего государства. Восставая, ни на минуту не забывали того, что можно и помириться, коль скоро Советская власть согласится не нарушать их станичного быта. Разочаровавшись в бесконечной войне, вполне равнодушный к затеям верхов и совершенно не помышляя кого-то от кого-то спасать внутри России, казак-хлебороб все более и более склонялся на мировую с большевиками.

— Только партизаны спасут Дон! — прозвучал лозунг.

Опять выплыли на авансцену имена Чернецова, Семилетова, Дудакова. Первый погиб год тому назад. Но вновь появились чернецовцы, на ряду с семилетовцами и дудаковцами.

«Ректор партизанского университета» ген. Семиле-тов встал во главе партизанской бригады. В газетах замелькали объявления:

«Партизаны Хопра, Бузулука, Кумылги, Медведицы и Верхнего Дона! Слетайтесь немедленно! Вы сами знаете в чем дело и лишь ждете призыва и указаний».

Партизаны слетались вяло. В партизанские отряды влили мобилизованную городскую молодежь, детей мещан и чиновников, как более надежный элемент. Сюда же направили и мобилизованных студентов и учащихся старших классов.

Семилетов преподавал партизанскую науку. Его правильнее было бы назвать не ректором партизанского университета, а палачом вифлеемских младенцев. Несчастная зеленая молодежь, еще не сформировавшаяся, бесславно гибла в его отрядах. Кто от красной пули, кто от сыпного тифа, кто превращался в нравственного калеку.

Изобрели партизанский значок. Он представлял золотое поле, знаменующее, по мысли авторов, порядок, знание, изобилие, плодородие, а на нем красный горящий факел — символ порыва, вдохновения.

Виктор Севский из сил выбивался, прославляя в бесчисленных фельетонах будущие подвиги чернецовцев, семилетовцев и дудаковцев. Военные следователи старались увековечить в своих протоколах настоящие, — то погромчик в станице Аксайской, то открытое неповиновение приказу выступить на фронт.

Партизаны далеко не горели порывом. Но их муштровали. В смятенном Новочеркасске лихие юношеские песни несколько сдабривали подавленное настроение. За последнее время новочеркассцы привыкли видеть войска только сзади вереницы «дежурных» гробов. Теперь стали появляться батальоны партизан.

Случалось, на окраине плавали в воздухе жалобные аккорды похоронного марша, а в центре забубённая молодежь, сменившая карандаши и ручки на винтовки, горланила в такт шагу:

Как на горке на крутой
Семилетовцы стоят.
Ой-ли! браво! да люли!
Семилетовцы стоят.
Семилетовцы стоят,

В красну гвардию палят.
Ой-ли! браво! да люли!
В красну гвардию палят.

Чтобы поддержать воинственный пыл партизан, а равно и облагоразумить казаков, разбежавшихся по домам, Круг издал закон, по которому за дезертирство полагался расстрел, при смягчающих же вину обстоятельствах — простым казакам пятьдесят ударов плетью или розгами, офицерам — разжалование в рядовые.

Отряды особого назначения, куда охотников нашлось очень много (ведь не боевая работа!), под командою бывших жандармских офицеров, рассыпались по немногим станицам, еще не занятым неприятелем. Плач и рыдания сопровождали их движение, и кровавый след они оставляли повсюду. Пулей и нагайкой отрезвляли казаков от красного тумана.

Союзники, не спешившие помогать белым, не взирая на уверения сначала Краснова, потом Деникина, теперь, с прорывом Донского фронта, тоже расшевелились.

Главнокомандующий союзническими силами на ближнем Востоке ген. Франше-Д'Еспере спешно командировал на Кубань английского генерала Бригса, который 2 февраля прибыл на транспорте «Екатеринослав» в Новороссийск. Здесь его встретил французский представитель при Добровольческой армии капитан Фукэ, тот самый, который, вместе с Пулем, добился соглашения Краснова с Деникиным об общем командовании.

Неустойка донцов до того растревожила союзников, что в тот же день, 2 февраля, у Бригса состоялось совещание, на котором, кроме Фукэ, участвовали английский консул в Новороссийске Гильдмайлен и французский Дю-Мортье.

Я довольно хорошо знал этих консулов, крупных коммерсантов. С Дю-Мортье, имевшим свои конторы и в Новороссийске, и в Ростове, я встречался еще в 1907 году у черноморского губернатора камергера A.A. Березникова.

Оба эти иностранца, призванные решать важный политический вопрос, касающийся России, были торгаши до мозга костей и наше отечество рассматривали только как объект эксплуатации. Занятие Кубани и Черноморья большевиками грозило им полным разорением. Поэтому можно догадаться, с каким усердием доказывали они ген. Бригсу необходимость спешной поддержки сторонникам единой и великой.

На совещании было решено создать в Новороссийске союзническую базу. Предполагалось привезти сюда вооружение, снаряжение и прочие необходимые военные припасы для 300-тысячной армии. Два купца и два военных нашли, что этой силы достаточно для сокрушения большевизма.