Русская Вандея

Казачьи политики до конца жили в эмпиреях, а не в окружении действительности. Сидорин доказывал «хузяевам» бессмысленность разрыва с Деникиным и предостерегал от увлечения Грузией;

Черносотенная пресса, чтобы дискредитировать черноморское эс-эровское движение и придать ему большевистскую окраску, сообщила, что главным воротилой в Сочи является эс-эр Питирим Сорокин (профессор Петроградского университета), командированный из Москвы.

Но в Георгие-Афипской так и не могли решить, куда итти донскому казачеству. Предоставленное самому себе, оно катилось по инерции к морю. Мимо нас тянулись бесконечные вереницы всадников и пеших. За день их проходили тысячи.

Сколько живой силы! Сколько еще вполне здоровых, боеспособных людей! Нет, не количеством победили большевики белых, а революционным энтузиазмом и организованностью!

На станции скопилось такое множество поездов, что ни один из них не мог двинуться дальше по загроможденным путям. Пришлось произвести расчистку, сбросив под откос сотни полторы вагонов. Несколько поездов отправили в Новороссийск под охраной бронепоездов. Братья зеленые, число которых увеличивалось за счет своих же казаков, беспрерывно переходивших к ним, только тогда держались на почтительном расстоянии от железной дороги, когда видели жерла пушек.

Начался голод. Станицу объели очень быстро. Хлеб не всегда удавалось достать. Про горячую пищу забыли. И все страстно жаждали конца этому великому безумию.

Благодушно себя чувствовали шустрые люди, которые запаслись спиртом в Екатеринодаре при разгроме склада. Отойдя в сторонку, они пили мертвую под неистовый грохот орудий.

Вон на шпалах развалялся ражий детина. Это персона: член Круга, от станицы Березовской. Законодатель только-что пропустил целый стакан чистого, неразбавленного, спирта и философствовал в компании молодых казачат:

— Я что? Народный избранник! Да-с, народный избранник, чорт вас всех съешь с потрохами. А допрежь того — в цирке Чинизелли акробатом служил. Разные фокусы могу отмочить. Революция стряслась, новый фокус выкинул: из акробата законодателем стал. Потому у нас на Дону демократия. Приехал в свою с дула заряжаемую господа бога нашего станицу Березовскую, стал всенародно номера показывать. Диву дивится народ. А тут выборы в Круг. Кого выбирать? Знамо дело, питерца! Он всякую науку произошел, в столице жил, людей видал, все знает. Во какой! Теперь и к Труцци не пойду, и к Соломонскому[311] не желаю. Теперь бы ежели что, — в Думу Государственную. Демократ я, во что! На Янова чихал, и на Харламова, чортова кадета, мне наплевать. Самому Краснову не уважу. Потому наша хопра[312] — демократы сто первой пробы.

Здесь, на глазах Сидорина, их, законодателей, пока еще не били.

Зато впоследствии, > во время странствований по черноморскому побережью, казачья плеть проехалась не по одной законодательной спине.[313]

7 марта административной части штаба было объявлено, что завтра она должна покинуть вагоны и отступать пешим порядком. Подводы будут предоставлены только для вещей. Цель такого распоряжения: сохранить обоз на случай, если будет решено двигаться через горы в Туапсе.

Взбунтовались старики. В штабные вагоны набилось много штаб-офицеров, негодных для фронта и числившихся в резерве. Одни ранее служили на Дону по административной части, другие — в военно-полевых судах и т. д. Часов в девять вечера они поймали между вагонами дежурного генерала (начальника административной части) Рыковского и заголосили:

— Мы не в состоянии двигаться… Куда нам… Мы пропадем. Доложите Сидорину, чтобы нас отправили поездом в Новороссийск.

— Я не могу, не могу, — затараторил суетливый генерал. — Я исполняю распоряжения командарма.

— Полно… Ведь вы свои люди: он ваш племянник… Одна лавочка.

— Прошу без оскорблений. Будет так, как приказано.

— А! Хотите бросить нас на произвол судьбы… Сами, небось, улепетнете. Вожди! Замарали нас, выпачкали в грязи, а теперь оставляете на расправу большевикам… Знали бы раньше…

Начался шум, послышались угрозы. Рыковский поспешил скрыться в свой вагон. На утро — последний драп.

Драп по грязи, по всплывшей степи, под мартовским дождем.

Пешком старики, пешком женщины.

Мне и тут улыбнулась судьба. Наш следователь, есаул Калмыков, всеми правдами и неправдами ухитрился довести с Дону до Георгие-Афипской пару своих лошадей, из которых одну предоставил в мое распоряжение.

Когда мы выступили, красные переправлялись через Кубань.

Ген. Мандель, начальник донской бронепоездной бригады, руководивший взрывом моста, не сумел даже этого сделать как следует. Красные под лютым обстрелом ухитрились починить мост. Деморализованные донцы, увидя, что красные переходят через реку, в панике бежали.

Теперь командующий красными войсками составил вперед на неделю расписание побед и сообщил в Москву, когда победоносно вступит в Новороссийск.