Русская вера

Христианство существует, согласно официальной доктрине, вот уже около двух тысяч лет. Было бы странно, если бы оно оставалось неизменным на протяжении всего этого времени. Другое дело, что этапы становления очень трудно проследить под наслоением минувших веков и бесконечных «редакторских» правок как Священного Писания, так и богословских трудов. Каждый церковный собор выявлял целый список еретических писаний, которые подлежали запрету и уничтожению. А положило конец безудержному «редакторскому произволу» изобретение книгопечатания. Известная пословица «Что написано пером – не вырубишь топором», мягко так скажем, неверна. Еще как вырубали. В смысле вычищали – пергамент штука дорогая. Однако после того как священные книги и богословские трактаты были изданы большими тиражами, пыл редакторов сильно поиссяк. Любое изменение в библейском каноне воспринималось как ересь. Приходилось мириться с тем, что есть. И если христианство до книгопечатания легко приспосабливалось к меняющемуся миру, то тиражирование Библии и ее переводы положили этому конец. Принятие канона-догмы, между прочим, означает закат, как религии, так и идеологии. Христианство перестает быть инструментом познания Бога и превращается в монумент самому себе, убивая при этом в людях религиозное чувство. В конце концов, то, что было естественным для Средневековья отнюдь не кажется таковым современному человеку. Нынешнему читателю очень трудно принимать Ветхий Завет, полный чудовищного насилия, как священное предание. И происходит это во многом благодаря тому же христианству, все-таки сумевшему объяснить подавляющему большинству людей, что хорошо, а что не очень. Бог Иегова слишком кровожаден для нынешних гуманистов, да и для обычных людей, впрочем, тоже. И от этого факта христианской церкви никуда не уйти.

Но вернемся к человеку, с именем которого связывают, безусловно, эпохальное событие в истории Древней Руси, к Владимиру Святославичу.

«В живописном Любече, охранявшем подступы к Киевской земле с севера, жил в середине Х века некий Малко Любечанин. Его дочь Малуша была ключницей княгини Ольги, а сын Добрыня, очевидно, служил князю. В былинах о Добрыне сохранилась память о том, что он был при княжеском дворе «конюхом да приворотничком», но потом стал уже не слугой, а придворным – «он стольничал-чашничал девять лет». Малуша Любечанка стала одной из наложниц Святослава, и у нее родился сын Владимир, которого долго потом корили его происхождением, называя «робичичем», «холопищем». Если бы не особая удача, то сын ключницы мог бы затеряться в толпе «отроков» и слуг на княжеском дворе. Но его дядя Добрыня однажды воспользовался тем, что законные сыновья князя Ярополк и Олег отказались ехать в далекую северную факторию Руси – Новгород, и предложил послать туда своего племянника. Так юный робичич Владимир стал князем-наместником в маленьком городке на озере Ильмень» (Рыбаков, «Рождение Руси»).

Картина, прямо скажем, пасторальная. Особенно впечатляет городок на озере Ильмень, под которым уважаемый академик подразумевает Новгород. В чем Рыбакову не откажешь, так это в логике – раз городишко маленький, то им, конечно, может управлять кто угодно, даже сын рабыни. Правда, не совсем понятно, где потом Владимир сумел собрать целую рать против Ярополка. А главное, с какой это стати жители удаленной северной фактории стали требовать в князья-наместники не абы кого, а сына самого Святослава Игоревича, победителя Хазарии.