Русская весна

– Давай-ка, сынок, выпей! – Дик Спэрроу вручил Бобби стопку и солонку. – За смелых парней, которые принесут нам богатство! За большую Калифорнию! За большие события!

Бобби поморщился, но все же посолил руку, лизнул ее и опрокинул в себя весьма крепкую жидкость, после чего тоже впился в лимон. И не стал отказываться, когда хозяин разлил по второй. Бобби понял, что здесь это будет ему необходимо.

...Обед состоял из огромных порций салата – в основном из незнакомых Бобби тропических фруктов, жареного цыпленка в остром коричневом соусе, шоколадного торта и жутких сентенций оголтелого господина Дика Спэрроу.

После обеда миссис Спэрроу показала ему комнату Тода на втором этаже, увешанную плакатами и фотографиями военной техники. Потом они вчетвером посмотрели кошмарный фильм «Война за свободу» – еще одну версию современной истории, согласно которой Америка одержала победу во Вьетнаме благодаря вполне законному применению тактического ядерного оружия. Дик Спэрроу не умолкал; он орал насчет недвижимости в Латинской Америке, европейского загнивания, американского возрождения, золотого будущего Калифорнии и чтоб япошек поставить на место.

Наконец супруги Спэрроу удалились, оставив Бобби и Эйлин одних.

– Ну и дела, – пробормотал Бобби.

– Папа хорош, а?

– Как ты все это терпишь?

Эйлин рассмеялась:

– Не так уж и терплю. С чего б я, по-твоему, училась в Беркли?

– Пробудем в Л-А еще три дня, и я кое-что тебе здесь покажу; будешь знать, по крайней мере, какая чаша тебя миновала, – сказала Эйлин после завтрака. – Начнем с университета.

Они прошли немного пешком, спустились в подземку и вышли через две остановки напротив входа в обширный кампус[66].

– Все задумано так, – пояснила Эйлин, – чтобы приучить студентов пользоваться подземкой, но уважающий себя троянец скорее погибнет, чем поедет на чем-нибудь, кроме собственной машины.

– Троянец?

– Это название бейсбольной команды. Наверное, по имени какого-то древнегреческого шовиниста? А еще это марка презервативов, правда?

Лос-Анджелесский университет являл собой огромное скопление низких зданий и невысоких башен; походило это скорее на заводскую территорию, чем на студенческий центр, как представлял его Бобби. Мрачного вида мексиканцы средних лет за несколько долларов возили студентов из здания в здание на велосипедах с колясками.

– Почему они сами не ездят? – спросил Бобби. – Университет действительно огромен!

– На велосипедах-то? – воскликнула Эйлин. – Это тебе не третий мир, здесь живут американцы. Гринго!

Побродив по городку, они позавтракали чем-то отвратительным в одном из университетских кафетериев.

– Это отобьет у тебя последнее желание тут учиться, – сказала Эйлин.

Бобби уже начал кое-что понимать. Гигантский кампус был набит битком: в нем училось около шестидесяти тысяч человек, по большинству – выходцы из стран третьего мира. Аккуратно подстриженные, в джинсах или шортах и фирменных «троянских» рубашках, они группами, с мрачным видом, маршировали из здания в здание. Поражало количество студентов в военной форме – многие оплачивали четыре года учебы четырехлетней службой в армии.

– Это не совсем то, что я ожидал увидеть... – пробормотал Бобби.

– А что ты ожидал?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Это больше похоже на какую-то фабрику.

– Так оно и есть! – согласилась Эйлин. – Фабрика по превращению инженеров, техников, солдат и всех прочих в колесики Большой Машины Зеленых Бумажек.

Назад возвратились тоже на метро. Матери не было дома – уехала за покупками или еще за чем-то, и они смогли заняться любовью в комнате Эйлин, что несколько скрасило им время. Но мысль о предстоящем обеде наполняла Бобби ужасом.

– Ладно, поедем в город, – согласилась Эйлин.

Они побывали в огромном Чайна-тауне[67] – скопище восточных лавок, голографических шоу и китайских ресторанчиков, вкусно поели. Прошлись по Голливудскому бульвару, глазея на кинозвезд, гуляющих по тротуарам.

– Поездка сюда не считается, – заявила Эйлин, – если не посмотреть Малхолланд Драйв.

Они покатили дальше, в горы, через Голливудские холмы – цепь невысоких гор, застроенных странными домами, иногда висящими над обрывами ущелий. Малхолланд Драйв оказался дорогой, идущей высоко вверху, по хребту Санта-Моника. Она протянулась отсюда до океана и тоже шла над обрывами. Одно из последних мест в окрестностях Лос-Анджелеса, где ловкачам не дали понастроить всякой халтуры, объяснила Эйлин. Она была убеждена, впрочем, что папаша сюда вот-вот прорвется. Эйлин остановила машину на утрамбованной несколькими поколениями автомобилистов площадке. Они вышли.

Темные плечи гор опускались в обширную долину, от края до края усыпанную миллионами сверкающих огоньков, словно гигантская светящаяся медуза. Нескончаемыми потоками неслись навстречу друг другу красные и белые огни автострады. Над всей долиной сияло золотое зарево, вытесняя черноту ночного неба. И там, в вышине, медленно плыли огни самолетов и вертолетов.

Бобби казалось, что перед ним огромный, сотворенный человеческими руками организм – безмерный, полный энергии, пульсирующий и неизъяснимо живой.