Русская весна

– Да брось ты, – повинуясь первому импульсу, ответил Бобби. – Лучшие мои друзья – коммунисты.

– Забавно, – бросил Джек Дженовиз, парень, готовивший салат, когда они пришли.

– Значит, так, – начал было Бобби и замолк. Какого черта, подумал он, если мне здесь жить, они все равно про меня все узнают. – Моя мать – член компартии. И сестра собирается вступить, – закончил он.

– Ты серьезно, малыш? – спросил Нат Вольфовиц. – А я был уверен, что последний американский коммунист вымер вместе с птеродактилями.

– Моя мать русская.

– Русская? Рассказывай.

Эйлин удивленно смотрела на Бобби, и он сообразил, что кое-что он от нее скрыл. Остальные глядели на него с обыкновенным любопытством и без всякой враждебности – как если бы он спустился к ним на летающей тарелке. Бобби подумал, что так он, должно быть, и выглядит в их глазах.

И вот, за спагетти и дешевым красным вином Бобби рассказал им все как есть про себя. Наверное, он был чуть не самым молодым за столом, он не провел в этом доме и трех часов, и тем не менее студенты и даже Нат Вольфовиц – ассистент на кафедре или что-то в этом роде – слушали его, что называется, затаив дыхание. И когда он закончил, ему улыбались, ему подкладывали спагетти и подливали вина, и он чувствовал себя так славно, как никогда в жизни.

– Объясните мне теперь, – сказал он, – почему это место называется Малой Москвой?

– Потому что мы все – красные! – ответила Синди Файнштейн, готовившая спагетти, и все, кроме Эйлин, разразились хохотом.

– Значит, вы – коммунисты?!

– Объясни ему, Нат, – сказал толстяк Карл Хорват, одетый в рубашку с изображением утенка Дональда.

Вольфовиц налил себе еще, наклонился вперед, уперся локтями в стол и заговорил горячо и стремительно:

– В Беркли и еще кой-где есть студенты двух типов. Первый, ты их видел – чисто вымытые американские мальчики и девочки, технари, карьеристы и зубрилы, хотят одного: пристроиться к биотехнологии, еще лучше – к оборонке. Жопы-шовинисты, они вкалывают и устраивают нудные вечеринки и балдеют от пива.

Раздались одобрительные возгласы:

– Так их! Давай! Дави их...

– И второй, наша половина: чудаки, не желающие впрягаться в Большую Машину Зеленых Бумажек. Занимается бессмысленным дерьмом, с точки зрения экономики, – историей, литературой. Мы не восхищаемся «Космокрепостью Америка», нашим бей-хватай в Латинской Америке, и мы не вполне уверены, что европешки – предательская банда лягушатников. Что в глазах гринго делает нас сборищем дегенератов и коммунистов, которых надо вывалять в смоле и перьях и выслать из страны.

– Поэтому мы – красные! – заорал кто-то.

– Поэтому Малая Москва!

– Je comprends...[68] – пробормотал Бобби.

– О, французский! – застонала Синди, добродушно его передразнивая. – Tr?s chic![69]

Бобби засмеялся. Ему было хорошо. Он впервые был среди сверстников, которые приняли его таким, какой он есть. Он был здесь среди будущих друзей. Как неожиданно и здорово, что он нашел их здесь, в Соединенных Штатах!

После обеда Бобби посвятили в здешние правила. В доме постоянно живут четырнадцать человек, и раз в две недели каждый отвечает за кормежку. Раз в две недели каждый должен прибрать в гостиной и холлах. Раз в две недели – мыть туалеты и ванные. То же – с мытьем посуды, а поскольку он здесь новичок, начать можно с сегодняшнего дня. После чего он может присоединиться к играющим в покер.

Бобби посчитал все это справедливым и необременительным, записал телефон Эйлин, поцеловал ее на прощание и отправился мыть тарелки. Здешние обитатели уже сложили их в раковину – еще одно правило. Такой горы тарелок и кастрюль Бобби в жизни не видел и вообще не сталкивался с этим делом. Но, оказалось, ничего страшного: не прошло и часа, как он уже расставил все тарелки в сушилке; вытирать их, к счастью, не полагалось.

Вольфовиц, Марла, Джек, Бэрри Ли – долговязый парень восточного типа с выкрашенными в красный цвет волосами, и Эллис Бертон в своих разноцветных джинсах и кожаной куртке уже играли за круглым столом в гостиной. Нат не садился играть, если участников было меньше трех или больше пяти, так что Бобби пришлось ждать, пока кто-нибудь проиграется или сам уступит место.

– Не переживай, малыш, – обнадежил его Вольфовиц, – с таким раскладом ждать недолго.

Очень скоро Бобби хорошо понял смысл слов Ната. Ставки были невелики – не больше десяти долларов, а проигравший две сотни обязан был оставить игру.

– С этими ротозеями сажусь играть, только чтобы не потерять форму, – криво улыбнулся Вольфовиц, тасуя карты. – От каждого по возможностям – это здесь не пустая фраза. Хотя моя жадность и не имеет пределов, я не беру больших денег с друзей, предпочитаю дождаться толстосумов...

Несмотря на то что «покер наполовину зависит от удачи», как заявил Вольфовиц, выигрывал всегда он сам. Прошло совсем немного времени, и Марла Вашингтон, проиграв свои двести долларов, вышла из игры.

– Урок первый, – сказал Вольфовиц, когда Бобби занял место за столом. – Секрет выигрыша состоит в том, чтобы не проиграть.