Русская война 1854. Книга вторая

Артиллеристы Руднева, штурмовики Игнатьева, даже отказавшийся от эвакуации Димка Осипов, вернувшийся сразу, как передал врачам своего командира. Сражались лейтенант Лесовский, капитан Ильинский. Они подвели запасные части и остались с нами до конца.

Враг откатился.

Несмотря на все пришедшие к нему подкрепления, несмотря на то что Горчаков так и не смог нанести свой удар. Англичане и французы собрали все свои силы, бросили их на нас и не смогли добиться успеха.

Враг откатывался, но мы не стреляли ему вслед.

Несмотря на подвезенную на третьей платформе очередную партию снарядов и пороха. Просто потому, что даже пушечной стали требовался отдых. Враг отходил, уступив нам еще кусочек периметра города. Теперь для обстрелов и штурма ему оставалась совсем небольшая полоса, около шести километров, от побережья до Килен-балки. Без дорог, с сильными укреплениями с нашей стороны, а это значило… До прихода подкреплений об осаде города им можно было просто забыть.

— Ура⁈ — то ли спросил, то ли крикнул я, оглядев замерших рядом солдат и моряков.

— Ура! — неуверенно ответили они, но потом у каждого словно открылось второе дыхание. Гудящий над полем крик подхватили сначала стоящие рядом части 17-пехотной, а за ними и все остальные.

— Ура!!! — поднялось и проревело над полем боя.

Сражение у Инкермана подошло к концу. Теперь нужно было считать потери, укрепляться на новых позициях и разбираться, что же сегодня пошло не так. Почему вместо не самой сложной операции нам потребовалось такое невероятное напряжение всех наших сил.

* * *

Первым делом в этот вечер я зашел в госпиталь. Причем даже без моего желания пропустить дорогу туда было бы сложно. Напрямую от поля боя, от ближайшей точки выгрузки с эвакуационной платформы туда-сюда сновали десятки экипажей. Городские возницы, обычные жители Севастополя и ближайших деревень — кажется вообще все собрались, чтобы помочь тем, кто сегодня за них сражался. За тяжелыми ранеными присматривали девушки-помощницы вроде Дарьи Михайловой, принятые на государственную службу. Легким помогали уже обычные жители и обученные медицинскому делу товарищи.

И тут был важен не только уход за ранами. Я видел улыбки солдат, с которых стирали кровь местные красавицы, и готов поспорить, что после такого каждый из них будет до последнего бороться, чтобы встать на ноги.

— Ваше благородие, — дорогу мне преградил незнакомый мужчина в форме штабс-капитана. — Разрешите сказать спасибо. Если бы не ваша стальная повозка, то снесли бы нас французы, как пить дать снесли. Спасибо, что сдюжили.

Мы обменялись крепкими рукопожатиями, и я продолжил свой путь.

Еще там, на поле боя, мы подсчитали приблизительные потери: почти целая сотня моряков и солдат. Могло быть гораздо меньше, но сначала ракетчики Алферова полезли в самое пекло и помогли нам прорваться на плато. Потом уже мы с Рудневым стояли на направлении главного удара обсервационного корпуса Боске. Большое дело сделали, но как же жалко было тех, кто не дожил до сегодняшнего вечера. И как хотелось проведать каждого, кто был тяжело ранен, но еще мог остаться с нами.

На входе в больницу меня встретил Гейнрих.

— Я думал, вы будете завалены работой, — я поздоровался с доктором.

— Я тоже думал, — развел тот руками. — Но вы — не надо отнекиваться, я знаю, что именно вы — так организовали процесс, что раненых привозили в течение дня, а не всех разом. Так что мы и времени им смогли уделить достаточно, и спасти тех, на кого обычно просто не хватало какой-нибудь завалящей минутки.

Я почувствовал, как расслабляются зажатые мышцы. Почему-то даже отбитые французские атаки, даже победа в сегодняшнем сражении не дали этого чувства. А вот рутинная процедура, на которую я особого внимания и не обратил — так, организовал между делом — по-настоящему стала чем-то особенным.

— Сколько? — спросил я. Без лишних слов, но доктор все понял.

— Еще считают тела и довозят раненых, — пояснил он. — Но общие цифры примерно ясны. Около тысячи убитых, это с учетом тех, кто, скорее всего, не переживет эту ночь. В два раза больше раненых. Но их благодаря своевременной помощи мы уже скоро сможем поставить на ноги.

— А мои?

— Все легкие, — Гейнрих улыбнулся. — Даже тот парень, упавший с «Ласточки», которого привезли казаки Павлова.

— Кто? — напрягся я.

— Кажется, мичман Прокопьев. Да, точно, так его звали. Он еще, когда я его осматривал, все время повторял свое имя и что нужно доложить генералу Горчакову о сигнале. Только не вздумайте к нему бежать, — доктор оценил мои намерения. — Пациент после операции уснул, и сейчас его лучше не будить.

— А те казаки? — я понял, кто помимо Прокопьева сможет рассказать мне о случившемся у Чоргунского лагеря.

— В моем кабинете — их задержал Дубельт, снова ищут шпиона, — доктор был так доволен тем, как сегодня со всем справился, что даже не заметил, как у меня изменилось лицо.