Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

По сообщению Повести временных лет, Святослав сошелся с «милостьницей»[318] Малушей, дочерью некоего Малко Любчанина[319] (Ипатьевский список, под 970 г.). Никоновской летописи известно, что добром это не кончилось: Ольга прогневалась на Малушу и отослала ее, уже беременную тем, кому предстояло стать Святым и Красным Солнышком, со «двора теремного» в одно из своих сел. Как свидетельствуют русская литература и мемуаристика, подобные истории, вообще нередкие в русском быту, случались обыкновенно с молодыми баричами, которые изживали свои юношеские комплексы, посещая дворовую девичью. Связь Святослава с Малушей, по всей видимости, следует отнести к той поре, когда он переступил порог совершеннолетия, то есть к 956—957 гг. В таком случае гнев Ольги легко объясним: ведь как раз в это время она прочила Святославу в жены византийскую принцессу, и, конечно, ей не могло понравиться, что сын ее путается с «рабыней», которая к тому же, как кажется, была намного старше его (сага об Олаве Трюгвассоне, рассказывая о пребывании норвежского героя в «Хольмгарде» на рубеже 80— 90-х гг. X в., рисует мать «конунга Вальдемара» глубокой старухой). Святослав тогда покорился матери; судя по всему, он даже согласился принять в будущем крещение (без чего речи о сватовстве к дочери Константина VII вообще не могло быть), но то были последние его уступки.

По возвращении Ольги из Царьграда Святослав наотрез отказался креститься: «и учашеть его мати креститися, и небрежаше того, ни во уши приимати». Психологически его поведение вполне понятно. Разлучая сына с Малушей, Ольга наверняка выставляла в оправдание своего поступка уготованную ему великую судьбу — стать зятем василевса. И вот, вместо руки византийской принцессы — оскорбительный отказ. Жертва принесена напрасно. Оказывается, незачем было также изменять старым богам, ибо христианство, как выяснилось, вовсе не было ключом, который отпирает все двери. Поддавшись на уговоры матери, он все потерял и ничего не приобрел. Это был жестокий урок. А теперь его еще и понуждали принять религию надменных греков, его обидчиков. Поступить так означало и дальше жить матерним умом, и главное — материнской волей. И Святослав восстал.

 Разумеется, в своем бунте он не был одинок. На «дворе теремном» было немало людей, которым нововведения Ольги пришлись не по нутру. Не забудем, что княгиня опиралась в основном на пришлецов — Олега II и его русино-моравскую дружину. Старые сподвижники Игоря оказались затерты новыми приближенными Ольги. Так, назначение Олега княжьим воеводой, по-видимому, сопровождалось опалой Свенгельда, который сразу же после подавления восстания «древлян» исчезает со страниц наших летописей, чтобы спустя четверть века объявиться на краю света, в Болгарии, в рядах дружинников Святослава. Среди дружинной «руси» во множестве были конечно же и такие, кто относился к христианству враждебно или, по крайней мере, настороженно-неприязненно.

Религиозная и политическая оппозиция княгине сливались в общем недовольстве проводимым ею курсом. Языческая «русь» обступила Святослава, как свое знамя. Он чувствовал эту поддержку и искал ее. По сообщению Повести временных лет, «князю Святославу возрастъшу и возмужавшу, нача вой совокупляти многи и храбры». В этой компании над христианством смеялись и глумились. По словам той же летописи, «...Ольга часто глаголашеть: „Аз, сыну мой, Бога познав и радуюся; аще ты познаеши, и радоватися почнешь". Он же не внимаше того, глаголя: „Како аз хочю ин закон прияти един? А дружина моя сему смеятися начнуть". Она же рече ему: „Аще ты крестишися, все имуть тоже сотворити". Он же не послуша матери, творяще норовы поганьския...». Святослав и сам охотно высмеивал тех («ругахуся тому»), «кто хотяше креститися». Он уже не старался сдерживать свои чувства и перед Ольгой: «се к тому гневашеся на матерь». Ольга терпеливо сносила выходки сына, дожидаясь приезда в Киев обещанных ей сначала Отгоном I, а затем Романом II епископа и священников.

Языческое восстание в Киеве

 Шутки кончились в 960/961 г., когда с благословения греческого «епископа Руси» Ольга приступила к осуществлению своего плана по насаждению христианства в Русской земле.

Разрушение ею языческих кумирен вызвало ответную вспышку насилия. Вслед за взглядами мать и сын скрестили мечи. Сведения об этой первой русской междоусобице были старательно вымараны со страниц Повести временных лет. Но другие летописные списки не стали скрывать правду. Иоакимовская летопись говорит, что «Ольга вельми увесчева сына Святослава [креститься], но Святослав ни слышати хотя, а от вельмож и смерть многие приаша, и велми от неверных ругаемы бяху»[320]. Ф.А. Гиляров, который, как и Татищев, пользовался какой-то не сохранившейся до наших дней летописью, выписал из нее следующее известие: «Великая же княгиня Елена, пришед во град Киев, повеле сыну своему Святославу креститися, оному же матери своей блаженные Елены не послушавшу, креститися не восхотешу и многих христиан изби»[321].