Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

Смерть вещего князя способствовала оживлению в Киеве сепаратистских настроений. Очевидно, с приходом к власти Олега II и началось стремительное возвышение одной из ветвей владетельного «русского рода» города Киева, главой которого стал малолетний Игорь. К этому располагал сам принцип отношений центра и окраин в державе «светлых князей», устроенной, по всей видимости, по образцу Великой Моравии, которая «не пошла далее установления экзархических (административно-территориальных) даней и определенной зависимости местных князей, причем в захваченных землях размещались моравские гарнизоны, назначались князья-наместники, а с местного населения взымалась дань. До полной узурпации земельной собственности, до насаждения собственно моравских порядков в захваченных землях дело не дошло...»[33].

Отношения «светлого князя» с киевской аристократией были, по-видимому, сложными. Хотя Олег II, кажется, не посягал открыто на права Игоря, однако мотив соперничества в их взаимоотношениях постоянно присутствовал. По моравским известиям, вступивший на престол Игорь опасался, чтобы народ не избрал Олега II киевским князем «во имя великих заслуг» его подлинного или мнимого отца — вещего Олега[34].

К тому времени великокняжеский «русский род» — совокупный владелец Русской/Киевской земли — был уже довольно многочисленным и разветвленным кланом. Как явствует из договора 944 г. с греками, помимо Игоревой семьи (жены Ольги и сына Святослава), к родичам киевского князя принадлежали: два Игоревых племянника («нетия») — Игорь и Акун (последний, вероятно, был двоюродным племянником великого князя, поскольку в тексте договора его имя стоит не рядом с первым племянником, а намного ниже), а также некие Володислав, Предслав[35], Турд/Турдуви, Фаст, Сфирька/Сфирн, Тудко/Тудок, Евлиск/Влиск, Воик, Аминод/Аминд, Берн, Гунар(ь), Алдан, Клек, Етон, Гуд(ы), Туад, Ут, Сфандра, жена Улебова, и, видимо, сам Улеб[36].

Их принадлежность к одному с Игорем княжескому роду (хотя не исключено, что кто-то мог принадлежать и к Ольгиной родне), по разным степеням и линиям, мужским и женским, подкрепляется следующими соображениями. Во-первых, все они выступают субъектами договора с «русской» стороны, тогда как, например, известный по летописи воевода Игоря Свенгельд там даже не упомянут. Следовательно, их участие в заключении договора было обусловлено не служебными, а родственными отношениями с Игорем[37]. На то же обстоятельство вполне определенно указывает присутствие в перечне этих лиц Игоревых племянников, причем если первый из них — тезка князя — назван сразу после княгини Ольги, то Акун «затерялся» среди прочих имен — ясное свидетельство того, что некоторые из этих людей превосходили его старшинством в роду.

 Во-вторых, интересующие нас лица, подобно Игорю и членам его семьи, представлены в договоре своими собственными послами, что делает их в известной степени равноправными — по отношению к княжеской семье — участниками соглашения.

И наконец, в-третьих, следует обратить внимание на то, в каких словах Константин Багрянородный описывает княжеское полюдье в Русской земле времен князя Игоря: «Когда наступает ноябрь месяц, тотчас их [росов] архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия...» («Об управлении империей»). Здесь весьма примечательно множественное число, употребленное по отношению к правителям Руси — «архонты», между тем как в начале этой главы своего сочинения Константин называет верховным «архонтом Росии» одного человека — Игоря. Не приходится сомневаться, что «архонты», отправлявшиеся каждую осень в полюдье вместе с князем Игорем, — это те же самые люди, чьи имена сохранил договор 944 г. Важно, что, в отличие от «светлых князей» в 911 г., которые сидели в своих «градах», «архонты Росии», по свидетельству Константина, обитали в Киеве, вместе с Игорем.

В наиболее исправных летописных текстах договора эти люди названы боярами («великий князь Игорь и его бояре...»; «великий князь русский и боляре его...»). Правда, в ряде древнерусских памятников наблюдается терминологическая путаница, когда одни и те же лица называются то боярами, то князьями попеременно. Это объясняется множественным значением термина князь у славян. Одно из них, древнейшее, имело отношение к знатности, родовитости. Филологам известны верхнелужицкое knez — «господин» и словацкий архаизм, сохранившийся лишь в женском роде: knahyna, «княгиня» — «вельможная, благородная»[38]. В этом архаическом значении («благородный вельможа», «старейшина») князь в X в. действительно иногда являлся синонимом боярина. Другое, более позднее, значение термина «князь» было связано с верховной властью — «повелитель народа, государства». Не позже середины IX в. оно возобладало над первым, превратив родоплеменной термин «князь» в титул, который за границами славянского мира переводили как «правитель», «суверен», «независимый государь» — «реке» (rex), «дукс» (dux), «архонт», «малик» и т. п.