Катангов полиция захватить в Сорбонне не успела. Прибрав к рукам немало денег, Джимми из Обервилье, его приспешник, вылитый «Че», и Джильда с Баррикадой умчались в угнанном автомобиле. У Джильды-Франсии в Нормандии есть мама с домом. Она привела туда своих заросших бородой и грязью друзей и объявила мамаше: «то мои друзья студенты, я пригласила их на вик-энд». Мама покосилась на их бороды, на сомнительной чистоты платья. Что она могла сказать? Отбились от рук дети. Вскоре между Джимми и «Че» вспыхнула ссора. Не из-за Джильды. Из-за 30 000 франков, прихваченных в Сорбонне. Как делить? Ссора кончилась плачевно. Несколько дней спустя местная полиция обнаружила в кустах Джимми из Обервилье с пулей в спине. Несколько поодаль лежал задушенный красным галстуком черный Баррикад.
«Че» и Джильду задержали у бельгийской границы. Там же были задержаны еще две подозрительные личности, имевшие наличными крупные суммы денег и затруднявшиеся объяснить их происхождение. «Че» посадили в тюрьму. Родителям Джильды-Франсиси предложили выбор: исправительный лагерь для малолетних или монастырь. Родители выбрали монастырь.
Кончилась революция. Молодые последователи Мао, Че Гевары и Троцкого, утомленные «марксистско-ленинским троцкизмом маоистского направления» (такая партия существовала, но была распущена правительством после событий мая), решили поехать отдохнуть на лоне природы. Единственный их извечный способ передвижения - автостоп. Тут-то и ждало их жестокое поражение. Сколько ни махали они привычным жестом автостопера, машины, как одна, проезжали мимо. «Ха-ха! - посмеивался парижский обыватель - Сорбонну вы, может, и оккупировали. Но мою машину вам оккупировать не удастся!»
Сентябрь. Несмотря на некоторых ожесточенных агитаторов, экзамены прошли довольно спокойно. Более80 % студентов пришли сдавать экзамены. Надо заниматься. Наверстать потерянное время. От революции остались лишь мечты, мечты о несбывшемся.
Татьяна Беловенец. Париж, сентябрь 1968 г.
«Новое русское слово», Нью-Йорк, 9 декабря
Государство - вотчина компартии
Москва, 8 декабря - В передовых статьях «Правды» и «Известий», посвященных отпразднованному 5 декабря «Дню конституции СССР», с особенным нажимом проводится мысль об абсолютной подчиненности советского государства коммунистическому партийному руководству.
Эта безоговорочная подчиненность выдается за последнее слово подлинной демократии: «Как бы ни ухитрялись буржуазные клеветники и их ревизионистские подголоски, им не удастся исказить истинную суть процессов, происходящих в нашем обществе, извратить советский образ жизни с его реальным демократизмом», - пишет «Правда».
Стремление Чехословакии и других стран-спутников СССР освободиться от московской опеки, равно как и нарастающее недовольство в среде советской интеллигенции, - чрезвычайно встревожили возглавителей партийной диктатуры. «Известия» в своей праздничной передовице открыто подчеркивают исключительную опасность лозунга «За Советы, но без коммунистов» (известного под наименованием «Кронштадтский тезис»).
«Руководящая роль Коммунистической партии, - пишут "Известия", - сплоченность вокруг партии всего народа - святая святых социализма, социалистической демократии… лозунг "За Советы, но без коммунистов", можно сказать, стал знаменем контрреволюционеров. Отсюда же, по сути дела, исходит сегодня, варьируя, применительно к обстановке, и мировой антикоммунизм».
Материал подготовлен Марией Бахаревой
Сатириконцы
Воспоминания. Часть 2
Ефим Зозуля
Если вспомнить других ярких и оригинальных людей, так или иначе связанных с «Новым Сатириконом», то (исключая Аверченко - о нем еще будет сказано много, ибо он связан со всеми) необходимо остановиться на Грине.
Александр Степанович Грин (Гриневич) - очень много писал в «Новом Сатириконе», хотя и не стал типичным «сатириконцем». Да вряд ли он к этому и стремился. Его связывали с «Новым Сатириконом» органическая ненависть ко всему пресному, спокойному, уравновешенному, покорному, застойному, консервативному. Он писал стихи, басни, фельетоны, рассказы. В каждой его строке видна его улыбка - саркастическая и беспощадная.
Известно, что он одно время сильно пил. Как-то, в весьма тяжелом состоянии, он забрел вечером в редакцию, где кроме меня никого не было. Я вышел на несколько минут из комнаты, оставив дверь открытою в переднюю, да и входная дверь не была закрыта. Вернувшись, я увидел на диване фигуру, лежащую лицом к стене. По торчащему усу я узнал Александра Степановича.
Он не спал, хотя очень хотел бы заснуть. Он повернулся и обратился ко мне с просьбой. Он просил разрешить ему переночевать в редакции, на этом диване; умоляющим голосом он рассказал, что не спал три ночи, что его забрали в участок, откуда он с трудом ушел.
- Прошу, - сказал он, - оставьте меня здесь или помогите найти номер в гостинице. Сам я не в состоянии.