Русская Жизнь 1968 год. 220508

Вечером в Лобве элегическая тишина, на улицах пустынно, ни одного горизонтального тела я не увидела. Нет, Лобва решительно не оправдывает свою репутацию «суррогатной столицы Урала», где, как пишут уральские же журналисты, половина мужского населения деградировала до полной синевы, а половина лежит на кладбище. Совершеннейшее потрясение произвел подъезд одного из домов микрорайона гидролизников. Трехэтажный дом, двенадцать квартир в подъезде, домофона нет, - и стерильная почти чистота, которая не снилась московским домам с их сложной запорной электроникой и круглосуточным видеобдением. Ремонт, судя по краске, был давно, но при этом на краске - ни следа подросткового творчества: ни плевка, ни пятна, ни хотя бы одной, для приличия, обсценности. И хотя мне сказали, что есть и другие подъезды, «типа ваших московских, да», сам факт бездомофонного уюта в рабочем, не итээровском доме говорит о нравах города больше, чем любые отчеты.

Спирт защищают изо всех сил - как любимую деточку. Наш спирт «Экстра» занимал третье место на ВДНХ, никто отродясь им не травился. Столько стадий очистки, что вы, марганцовка, уголь активированный! Всего на несколько пунктов отличается от хлебного, уж поверьте, - а один из горожан, с которым я разговорилась на площади, не выдержал моих скептических вопросов и предложил немедленно, вот прямо сейчас навестить барыгу (40 рублей за ноль-пять) и лично убедиться в качестве-люкс, но мне, признаюсь, не достало отваги. Травились лобвинским «Хелиосом» - было дело: полегли сто человек в Верхней Салде, три летальных случая, у остальных - токсический гепатит, это когда моча малиновая, глаза желтые, исход - как правило, инвалидность, ну так «Хелиос»-то - средство для дезинфекции туберкулезных, извините, помещений, кто же заставлял его жрать? Сто тридцать пять тысяч человек в Свердловской области стоят на учете в наркологических диспансерах как страдающие алкогольной зависимостью, возможно ли проследить за всеми? Впрочем, гидролизники - объективисты, они признают, что похмелье, конечно, тяжелее, чем от водки, но, но, но: в Лобве пьют не больше, чем в других местах, а левым сбытом занимаются не пролетарии.

- Вчера, - печально говорят женщины, - снова вывозили. На машинах без номеров. Их ловят, тут же отпускают… Уходит спирт.

VI.

От губернии голодающим были нанесены визиты вежливости - приезжали областной министр промышленности, уполномоченный по правам человека Мерзлякова. Обещали, уговаривали, просили войти в положение. Приезжал депутат Таскаев от ЛДПР и - в лучших традициях корпоративной риторики - продекламировал, что чиновников надо карать рублем, рублем! вычитать из зарплат! лично! с каждого! - и умчался на таком сияющем джипе, что сосед Пацюкова, до сих пор пребывающий в обаянии, страстно уверял меня: то был сам Жириновский. Приезжали представители Партии пенсионеров, они даже собирались заплатить эти 700 тысяч от себя, такое вот вспомоществование, но голодающие удивились и отказались - стремно брать у пенсионеров (и так половина кормится родительскими пенсиями). Приезжал Росхимпрофсоюз с юристом, привезли минералки и денег по три тысячи на брата. Директорат завода не сдвинулся - и, как можно понять, не от душевной черствости, а от бессилия, к тому же праздники - мертвое время, так все неудачно.

Первый раз Тахир Гаясов встретился с работниками 8 мая.

Они сидели в гостиной на матрасах - под саврасовскими грачами в багете, под плакатом «Куда смотрит власть?» - и смотрели на Гаясова и Абузярова как на последнюю в жизни надежду.

Гаясов передал две бумаги - от виртуальной девушки Слаутиной для работников «ошки» и от виртуальной девушки Сычевой - для работников «ашки». Это «гарантийные письма», в которых каждому голодающему обещали выплатить долг до 10 июня сего года. Контроль за выполнением гарантии возлагался почему-то на комиссию из 5 человек, избранную общим собранием для распределения средств (она решает, кому дать - и решает, в общем-то, по совести. При мне комиссия в профкоме делила 66 тысяч рублей - последнее, что поступило на счет завода. Этот хлеб преломили на 16 человек - заплатили за февраль работникам общежития и здравпункта).

Под обещанием стоят натуральные печати и факсимильные подписи директрис.

Тахир Михайлович предлагает принять решение сейчас, немедленно - и выходит на крыльцо. На скамейке сидит женщина средних лет - жена одного из голодающих. Увидев его, она начинает кричать что-то про сволочей и подонков, растащивших завод, она кричит раненым голосом. У нее перехватывает горло. Она плачет.

- Нам пошли на уступки, - торжественно говорит Андрей Абузяров. - Мы добились своей цели. Мы победили.

Он пытается говорить бодрым голосом, но выходит мрачно и натянуто.

Рабочие недоуменно рассматривают письма. Им в самом деле хочется верить, что руководство пошло на уступки. И что они победили. Им, в конце концов, очень хочется есть.

- В чем уступка? - не понимаю я.

- В том, что нам выплатят деньги в течение месяца, а не в течение полугода, - не без раздражения отвечает Андрей.