Русская жизнь 29.02.08 Писатели

Я ни разу в жизни не видел этого фильма. Не знаю даже, о чем он. Но знаменитую сцену с каменнолицей Ниной Ургант и песней «Здесь птицы не поют, деревья не растут» я видел за жизнь «раз дцать», как выражались в те не столь отдаленные времена. Ее упорно вставляли в самые разные «передачи» (так тогда называли все, что не фильм) и по разным поводам - как будто она была самой лучшей, самой нужной. «Хорошее повтори и еще раз повтори».

Тут нужно было бы подробнее - про военный цикл Окуджавы. Но можно и не трудиться, ибо потом он сам его дезавуировал - дескать, «заставляли писать», растлевали музу.

Завершилось все полной легализацией на телевидении, которую сам Окуджава описывал так: «И ко мне настолько привыкли, что даже однажды в один летний день, когда по традиции десятиклассники выходят ночью на набережные Москвы, чтобы проститься со школой, был такой случай. Телевизионная машина примчалась на набережную, чтобы записать песни вот этих молодых людей. Подъехали к одной группе. Там - рок-н-ролл. Подъехали к другой группе - там тоже что-то этого типа. Стали метаться. И наконец увидели - около собора Василия Блаженного стоит такая маленькая кучка с гитарой, и поют мою песню. Они так обрадовались, услышав свое, что записали и передали в эфир. И так я был узаконен».

В этой истории лишнее - лето: такого рода чудеса обязаны происходить под Рождество.

Тут можно строить разные версии, включая конспирологические: «казачок-то засланный» и все такое. Не то чтобы подобное было совсем невозможно, но сейчас этого не надо. Ограничимся констатацией: какая-то сила приняла его, услышала в нем что-то важное для себя.

На этом биография живого человека кончается. Окуджава взлетает в стратосферу и там парит в облаках фимиама. Позднейшая эмиграция - лишь формальность, он уже не жил среди нас. Он там, на облаке, меж розами - Аллой и Беллой. Оттуда до нас доносятся райские песни и строгие моральные суждения.

Поговорим об этом. О певчей лире и нравственном камертоне.

***

Объяснять, что такое «песни Окуджавы», бессмысленно. Все слышали, а кто нет, тот меня сейчас не читает.

Чем они, собственно, берут?

Советские критики регулярно шили Булату «инфантилизм» - на том основании, что очень уж у него много в песенках воздушных шариков, картонных труб, звездочек и т. п. Поклонники отмахивались - какая смешная глупость, он же про душу и судьбу, «да сами вы уроды». На самом деле, конечно, ничего инфантильного у Окуджавы не было. Было расчетливое использование одного, но сильного приема.

На похожем приеме работает фэнтези. А именно - берутся темы и методы детской литературы и оформляются «взрослыми» риторическими ходами. Получается нечто, очень сильно дергающее за нервы.

Правда, фэнтези работает с фольклором, делая из сказки псевдореалистический текст. Окуджава же был, по сути, детским поэтом, причем не советским, а как бы «дореволюционным» - чем-то вроде «детского» Бальмонта, хотя нет, скорее даже Лидии Чарской. Эти снежинки, бумажные солдатики, елочки, и прочие приметы богатой дореволюционной детской, все маленькое, все с подсюсюкиванием, с демонстративной «комодностью-старомодностью» - но во «взрослом» пространстве, с подключением эротики, политики, и прочих серьезных тем.

Иногда это можно разглядеть в проеме одной песенки. Например, знаменитая «Баллада о новогодней елке» начинается как классический детский стишок про «рождественскую елочку»: «Мы в пух и прах наряжали тебя, мы тебе верно служили, громко в картонные трубы трубя, словно на подвиг спешили» - узнаваемые строчки из детского журнала. Даже «влюбленные» из предыдущего куплета - это скорее влюбленные дети. «Взрослое» нарастает аккуратно и постепенно - до «Спаса на крови», и только последние слова про силуэт отдаленный, «будто бы след удивленной любви, вспыхнувшей, неутоленной» - окончательно определяют содержание, вплоть до «малинового ствола» и «звяканья шишек» в самом начале (да, фрейдятина, чего уж). В других случаях структура детского стишка ложится на «взрослое» содержание плавно - ну например, «Давайте восклицать, друг другом восхищаться»: для кого это писано? Если брать как стишок - то оно вполне могло бы быть опубликовано в журнале «Костер», никто бы не удивился.

Правда, песня - это не стишки, ее ж поют. Детский сюсюк надо было как-то приглаживать - но у Окуджавы был ряд специальных приемов. Например, хороший сценический акцент. Вообще-то он говорил по-русски чисто, а его «грузинское произношение» было артистически поставлено и обыграно, включалось в нужных местах, чтобы зарихтовать слишком очевидную «чарскую». Там, где этого не требовалось - например, в военной лирике - акцент куда-то пропадал или ужимался до минимума.