Но обвинения в преступлениях продолжают звучать. Правда, не совсем там, где следует. Строго говоря, их нужно бы направить по иному адресу - например, по адресу симфонического оркестра телевидения и радио Любляны, благодаря которому миллионы людей узнали, что же такое «The best of Mozart, Verdi, Bizet, Rakhmaninov, Stravinsky». Etc., etc. Вообще говоря, неплохо бы оставить в покое исполнителей и перейти к композиторам. С композиторами дело совсем швах: Брамса, серьезнейшего из серьезных, считавшего себя наследником Бетховена, знают по Венгерскому танцу № 5 и, что всего ужаснее, за него и любят, а вовсе не за Ein Deutsches Requiem. Глазунов знаменит испанским танцем из «Раймонды», Бородин - «Половецкими плясками», проклятием Моцарта стала Симфония № 40, а весь Бах сведен к нескольким тактам «Прелюдии и фуги». Что уж говорить о каком-нибудь Эдварде Григе, заживо замурованном в «Пещере горного короля». Сам Бетховен, не написавший ни единой оперы-буффа, ни единого венгерского танца, не баловавшийся ни плясками, ни вальсами, ни польками, ни мазурками, умудрился попасть в ряды сочинителей попсы: первые такты его Пятой симфонии подхватили миллионы мобильных телефонов, едва только это стало возможно технически.
Останься скрипач у меня в гостях, он, верно, сказал бы, что и Бетховен, и Брамс, и Рахманинов, узнав, на какие яркие и дешевые лоскуты их растащили примитивные потомки и потворствующие их ожиданиям спиваковы, испытали бы чувство разочарования и гадливости. Но - о боги! - Шостакович как-то признался в письме, что более всего хотел бы написать такую мелодию, как песенка Герцога из «Риголетто»: чтобы «сегодня написал, а завтра ее уже пела вся Италия». Впрочем, не вся. Некоторая часть Италии непременно повторяла бы: «Как можно!? Это же попса!»
Верди написал не одну такую мелодию. И вся Италия поет их по сей день, вне зависимости от возраста, социального статуса или развитости эстетического вкуса. Для простоты Верди сравнивают с Вагнером: «Как можно было в те годы, когда уже жил и творил Вагнер, писать такую примитивную музыку, из трех нот?!» Вагнер, по его собственным словам, был против «музыки, которая лишь услаждает слух» и «обслуживает только развлекательные вставки», но разве не Вагнер сочинил «Полет валькирий» и свадебный марш из «Лоэнгрина»? Траурный марш из «Гибели богов»? Вагнер. Рихард Вагнер. Именно за это, а не за байрейтскую концепцию, его любит широкий, так сказать, слушатель. Малера он тоже любит - за одну-единственную мелодию, адажиетто из Пятой симфонии, волею судеб и при участии Лукино Висконти ставшее махровой попсой. Музыку, долженствовавшую, по замыслу композитора, выражать восторг от созерцания красоты окружающей природы, потомственный аристократ нервно протащил через всю «Смерть в Венеции», не ведая, что творит: сегодня ни один траурный марш не может сравниться с этим адажиетто. Сначала один кинорежиссер, потом другой, а после и телевидение подхватили малеровскую мелодию, и от замысла бывшего главного дирижера Венской оперы не осталось и следа. Растиражированное адажиетто служило исправно: там, где требовалось выжать слезу, оно было тут как тут. Больше повезло даже хору пленных иудеев из «Набукко» - при его помощи выжимали слезу в основном, когда требовалось помянуть жертв Холокоста. Так тонкий, сложный, элитарный Малер оставил попсовика Верди Из Трех Нот далеко позади.
Попсой может стать что угодно, любая эстетически завершенная мелодия, ее нужно всего лишь запомнить, заучить и размножить. От нее самой требуется немногое - простота, внятность и краткость, чтоб широкий слушатель не успел заскучать. Ведь, заскучав, он уйдет и никогда не вернется, навеки оставшись в цепких объятиях Ирины Аллегровой. Так что при виде того, как на концертах Владимира Спивакова, когда оркестр бисирует какой-нибудь полькой «Трик-трак», тетеньки с халами и золотыми зубами утирают восторженные слезы, я искренне радуюсь. Потому что душа откроется только душе, попсу способна победить лишь попса. Не будь Спивакова, с тетенькой случилось бы то же, что случилось с моим скрипачом. Спустя пару месяцев после его визита в Москву я побывала у него в гостях в Брюсселе. Я нашла его все тем же, медицински-розовым, обстоятельным, с лоснящимся спокойным лицом. Мы поболтали о том о сем. И тут он вдруг вскочил со стула с криком: «А!» И потащил меня в соседнюю комнату. Там стояли домашний кинотеатр и музыкальный центр.
- Послушай, - сказал он. - Потрясающе! Или ты это уже слышала?
И нажал на кнопку. Из колонок донесся голос Романа Карцева, а потом громкий смех в зале.
Дмитрий Быков
Массолит
I.