Русская жизнь-цитаты 08.2015-06.2018

Александр Тверской:’Стадионы будут держаться на,http://media-cdn.list.ly/production/190614/2742696/2742696-alieksandr-tvierskoi-stadiony-budut-dierzhat-sia-na_600px.png?ver=8993873607,https://www.facebook.com/russkayazhizn/posts/615654008778229,Александр Тверской:’Стадионы будут держаться на склепах с десятками тысяч убитых украинцев и сирийцев. Вой болельщиков будет заглушать стоны политических заключенных и плач осиротевших крымскотатарских детей. За радостью побед футболистов никто не услышит трех выстрелов в спину Бабченко.,””

Сергей Медведев:’не будет никакого ‘потом’.,http://media-cdn.list.ly/production/190614/2742190/2742190-sierghiei-miedviediev-nie-budiet-nikakogho-potom_600px.png?ver=3629496695,https://www.facebook.com/russkayazhizn/posts/615602572116706,”Сергей Медведев:’не будет никакого ‘потом’. У нас либеральная общественность уже много лет живет в напряженном ожидании какой-то небесной Гааги, которая придет, и рассудит, и воздаст всем по грехам их. И тут мы все припомним, и Беслан, и Дубровку, и Боинг, и Немцова, и закон Димы Яковлева. ‘Гаага’ давно стала мемом и символом собственного бессилия — как в 1930х Лига Наций. ‘Гаага’ — это разновидность оппозиционной религии, обещающей посмертную справедливость в обмен на прижизненный конформизм — хорошо жить, зная с 4 класса школы, что ‘есть и Божий суд, наперсники разврата’! Но в обществе постмодерна, в отсутствии морали, институтов, собственно линейного времени, не существует никакого ‘потом’ и отложенного воздаяния, все растворяется в непрекращающемся ‘сейчас’, в медийном белом шуме, и тотчас перекрывается свежей новостной повесткой. Сейчас появятся совершенно предсказуемые версии этого убийства, досконально просчитанные заказчиками, отольются в канонические формы и постепенно затрутся, затеряются: кто теперь помнит версии убийства Политковский, Шеремета, Щекочихина или, страшно сказать, Холодова — все оседает в придонный ил нашей гибридной современности, и мутная река течет дальше. Режим продержится еще не один год, а может и не одно десятилетие, будет загнивать, проедать ресурсы, медленно разлагаться, отравляя своим ядом все вокруг, придут новые люди, призовут начать с чистого листа, и прошлое останется лишь уделом несгибаемых правозащитников и рыцарей памяти, городских сумасшедших, пишущих и выступающих друг для друга и в установленные дни приносящих цветы на места преступлений. Я это не к тому, что не надо протестовать, митинговать и расследовать. Все это надо делать по моральной логике долженствования, лютеровскому Ich kann nicht anders — просто не надо этого пафосного futurum improbabili ‘мы вспомним все’: никакого ‘потом’ не будет, ни для Политковской, ни для Немцова, ни теперь для Аркадия Бабченко.”,””