Facebook,"Интеллигенция и власть в России, часть 2 Каждое усиление авторитаризма и желания законсервировать страну, заключив ее в те или иные скрепы, вызывает у власти позывы придушить интеллигенцию. Чтобы не было альтернативных государственной идеологии путей воздействия на умы прочих граждан. Каждый виток введения единомыслия в России – это одновременно борьба государства с интеллигенцией. Противостояние это началось с самого начала, с момента, когда интеллигенция стала представлять собой особое социальное явление, самостоятельную силу, оказывающую значительное влияние на общество. Императору Николаю I, человеку до предела военному, интеллектуалы были чужды сами по себе. В его правление, вполне держимордовское после декабристов и польского восстания – позиция власти была ясно определена: верноподданный ценнее умного. Вылилось это все в цензуру, ограничения на высшее образование, создание «третьего отделения» для контроля за внутренней жизнью страны и торжество уваровского «православие, самодержавие, народность». В ответ усилилась оппозиционность интеллигенции по отношению к власти, вплоть то радикализации на уровне террора. На рубеже XIX и XX веков в противостоянии интеллигенции и власти появилась и третья сила – народ. Ни власть, и интеллигенция не смогли совладать со всё более политизировавшейся, агрессивной и деструктивной народной массой. Хотя во многом революция 1905 года и была подготовлена именно интеллигенцией. Но в итоге разброс мнений и убеждений после 1905 года оказался широчайшим, от охранительных до большевистских. В большевистскую картину мира интеллигенция не вписалась. Все без исключения альтернативные большевистским убеждения Ленин отказывался отличать от «буржуазно-помещичьих». А так как мнения и убеждения эти генерировались интеллигенцией, само это слово стало для большевиков ругательным. Важным аргументом Ленина против интеллигенции были её расколотость и проистекавшее из неё политическое бессилие. Из этого, но и из «интеллигентности», отказавшись от которой, большевики развязали себе руки для любых действий ради своей власти. После октябрьского переворота среди врагов большевистской власти помимо «помещиков и капиталистов» были названы и интеллигенты. Новая власть, хотя и возглавлялась выходцами из интеллигенции, активно поддерживала массовую ненависть к людям в очках и галстуках, к профессорам и прочим буржуазным недобиткам. Наряду с буржуазией, их следовало уничтожать – «...интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно», – писал Ленин. Рабоче-крестьянское происхождение стало признаком полноправия, интеллигенцию же планомерно уничтожали. Во время «Красного террора» классовых врагов – интеллигентов – определяли с первого же взгляда, несмотря на то, что одеты они были уже в такое же тряпьё, как и пролетарии. Те интеллигенты, которые не смогли или не успели уехать из России, но при этом выжили в «Красном терроре», вынуждены были или затаиться, или служить большевикам, которым всё же нужны оказались технические специалисты. В двадцатые годы в СССР начал формироваться новый интеллектуальный слой. Удивительно то, что, даже будучи совершенно советскими людьми, полностью следуя как коммунистической идеологии, так и рабоче-крестьянской стилистике в поведении, одежде или лексике, эти новые интеллигенты оказались столь же безошибочно узнаваемыми, как и прежние. И они отлично подходили на роль затаившихся врагов трудового народа, так как всё же сильно от него отличались – и родом занятий, и невесть как возродившейся «интеллигентностью». Поэтому в конце двадцатых именно они оказались первыми жертвами новых репрессий. Начиная с Шахтинского дела 1928 года, интеллигенты всё чаще оказывались вредителями и шпионами, затаившими злобу на советскую власть. Процессы Промпартии, Внутреннего меньшевистского центра и Трудовой крестьянской партии были репрессиями против интеллигенции. Отношение Сталина к интеллигенции в чем-то отличалось от ленинского. «Роль интеллигенции – служебная, довольно почетная, но служебная. Чем лучше интеллигенция распознает интересы господствующих классов и чем лучше она их обслуживает, тем большую роль она играет», - так сформулировал он задачу образованного класса. На деле эта позиция вылилась в уничтожение всех, кто не укладывался в подобную модель, то есть всех, кто оставался интеллигентами. В годы Большого террора их уничтожали первыми, наряду со старыми большевиками. Роль удобного и безответного врага власти сохранилась за советской интеллигенцией навсегда. Послевоенные преследования генетиков и кибернетиков, Ахматовой и Зощенко, Шостаковича и «безродных космополитов» (евреев) продолжали демонстрировать отношение власти к интеллигенции. Перестройка и 90-е годы были чуть ли не единственным периодом в истории страны, когда власть не подавляла интеллектуальную свободу. Но оппозиция народ - интеллигенция никуда не делась. Народ по-прежнему воспринимал интеллигенцию как чуждую, враждебную силу. И, по мере того, как новая власть делалась всё более народной, интеллигенция постепенно отодвигалась на привычную для неё позицию – вражескую. Позицию, прямо названную уже позицией «пятой колонны». Отношение Путина, как идейного последователя Сталина, укладывается в рамки, обозначенные его предшественником и предшественниками. Как и раньше, сейчас интеллигенция всё жёстче ставится перед выбором: эмиграция или служба режиму, за которую полагаются бонусы, как минимум, в виде сохранения свободы и довольно высокого материального положения. Но в последнем случае это вновь означает отказ от «интеллигентности», перезагрузку образованщины.",Facebook,https://www.facebook.com/Nevzlin/posts/230186459109285,2021-08-06 06:55:52 -0400