Facebook,"-Почему русским так трудно признать ошибки и извиниться ?— спрашивает меня подруга. О, это долгая история, корни которой всё в том же неизбывной травмированности, в лагерно-сиротском менталитете, где в одном нерасчленимом клубке завязан комплекс недолюбленности и низкой самооценки и от этого мания собственного «величия» (а уж великая ли наша культура или великое наше дело или мы сами великие- дело десятое ). Просить прощения— значит продемострировать уязвимость («слабину»), а главная лагерная заповедь: не верь, не бойся, не проси. Не высказывай детской радости или удивления:натяни на себя мину все уже видевшего и познавшего- тогда не примут за «лоха». На основе лагерно-сиротского менталитета стал формироваться «современный российский человек». Псевдосовременный, ибо пропустив все стадии гуманистическо-ценностного развития европейской цивилизации, он просто умело снимал сливки, копируя лишь поверхностные атрибуты: комфорт, сервис, велосипедные дорожки, и всё тот же навязший уже в зубах тыквенный латте, и одновременно развитие технологий и достижения цифровой индустрии шли не только и не столько на улучшение качества жизни человека в ее глубинном смысле, а ему на потребу— от рабского сервиса Яндекс-Еда (да, со стыдом признаюсь, приезжая в Москву, я тоже им пользовалась и похваливала удобство московской жизни, совершенно не давая себе до поры до времени труда задуматься о его социальной подоплёке) вплоть до нынешней системы распознавания лиц для слежки и репрессий. Очень многое из этого точнейшим и тончайшим образом ещё в начале 2000х описала Olga Sedakova в своем блистательном эссе «Посредственность как социальная опасность». За это время опасность стала международной: «Одной из школ «нового человека» стала реклама. Эта индоктринация достойна внимания. Так, одно время ключевыми словами рекламы, как заметила И.А.Седакова, изучавшая ее, были «жить» и «жизнь»: «надо уметь жить!», «вот это жизнь!». Что конкретно значило «жить» на этих рекламах? Уметь пользоваться всем на свете быстрее и успешнее других, чтобы ни у кого ничего такого не было – например, такого шезлонга. «А у соседа такого нет». Игра на зависти, на спеси, на комплексе неполноценности: совершенно запрещенная игра. Постепенно «жизнь» в рекламе сменила другая тема: «право»: «имею право хорошо сервировать стол» (реклама салфеток), «имею право купить духи» и т. п. Это, видимо, должно было научить уважению к себе. <…> мы по-своему попытались повторить европейский путь выхода из шока тоталитаризма, но с одним значительным отличием: там искали выход из чувства собственной вины. У нас темы своей вины при обсуждении ближайшего прошлого не возникало. Никто, никогда, высмеивая, вышучивая, брезгливо отталкивая все «совковое», не заговорил о собственном стыде и вине. Я не слышала, чтобы хоть отзвук чего-то, кроме непристойного высокомерия, звучал во всех этих разоблачениях.» Знакомо, не так ли? Не в этом ли корень сегодняшнего бесстыдства? Разрывности сознания? Отсутствия логических связей как результат отсутствия преемственности? Ну кто мы и откуда.",Facebook,https://www.facebook.com/katia.margolis/posts/pfbid0KVix7f8dMLePk9Qf1uGJtMzKQhiStjuC5iW2xFAxYPsEnEvceEBdQAgBctq68vyrl,2022-12-07 05:27:53 -0500
Дождь - это мы - ЭХО,"Что тут скажешь. Все уже сказано. Дождь прокладывает путь для русской журналистики в изменившемся мире. Русская журналистика, затаив дыхание, следит, как Дождь взбирается по отвесной стене, как скалолаз, вбивает крюки , рубит ступени. Одна ошибка – и сорвётся вниз, рухнет, хорошо – если не разобьётся, не погибнет под камнепадом. Кто-то должен был быть первым. На Дожде работают сильные люди. Не раз приходилось выбираться из-под обломков и начинать сначала. Я благодарна журналистам Дождя за это упорство и за чистоту помыслов. И за это бесстрашие первопроходца. Мы все оказались даже не на краю пропасти , а на самом ее дне, и, задрав головы, пытаемся разглядеть контуры лестницы вверх. Ведь должна быть лестница! Но ужас в том, что никакой лестницы нет.",Дождь - это мы - ЭХО,https://echofm.online/opinions/dozhd-eto-my,2022-12-07 03:55:39 -0500