Русская жизнь-цитаты 14-21.05.2022

Facebook,"Много лет назад я приняла очень важное решение в своей жизни.  Сподвигло меня на него чтение… дневников дочери Льва Толстого Александры. Очевидно симпатизируя отцу, она невольно день за днем описывала ужасающую правду прежде всего о нем. К концу чтения у меня сформировалось четкая формула: разрушительность ощущения собственной правоты на фоне заведомой вины и неправоты другого.  От этого личного разрушения от нарастающего ощущения правоты no matter what я тогда бежала.  И это была не политика.  Нечто похожее наблюдаю сейчас и среди своих российских комментаторов , многих из которых знаю лично.  Жизнь  при нарастающей диктатуре и постепенное приспособленности к ней на бытовом уровне — никак не умаляя протестов, писем и пикетов—- это не только история вынужденных компромиссов («жало это проникает постепенно и незаметно»— пишет Ян Левченко в той статье), но и изменение оптики.  Хорошие «мы» на фоне государственого насилия и вранья становятся единственной  координатой.  Мы правы и наша правота тем самым абсолютна на фоне абсолютного же зла. Жизнь под оккупацией под угрозой уголовного преследования ещё больше усугубляет эту поляризацию. Похожее было в диссидентской среде, которую я наблюдала девочкой и потом было не раз описано в литературе и воспоминаниях.  Путинская бинарная пропаганда «мы» vs « враги» достигла тем самым и самых оппозиционных умов. В этой навязанной дихотомии почти не остается места третьему и главному участнику— живой Украине и ее героям. Не только жертвам, а живым.  Не объекту, а субъекту. Неизбежным побочным продуктом этого становится невозможность никакого разговора по сути. И невозможность увидеть иные полюса и точки притяжения на карте мира. Либо с с нами, либо против нас. «Любого человека, который сейчас против войны можно только гладить по головке»— пишет мне добрая знакомая.   На фоне зверств путинской войны в Украине и репрессий внутри собственной— любой живой несогласный человек, живущий в РФ, ощущает себя правым. Заведомо правым и пострадавшим. И дальше происходит ровно это: если я прав, то любая критика моей позиции— это происки врагов, сытые рассуждения из-за границы, недружественная акция, желание сделать мне больно и тд и тп. Мысль о более широком взгляде просто не помещается в эту запертую в себе картину. Точка зрения (не мнение, а именно видение) другого тоже.  Фокус внимания смещается всё больше и больше с происходящего прямо сейчас в Украине на то, как и каким образом хорошие мы против этого и как плохо нам. В условиях преследования это закономерно становится самым насущным. Видимо этим и следует объяснить катастрофическое непонимание и чтение между воображаемых строк НЕ написанного и НЕчтения реально написанного, с которым пишущая эти строки столкнулась за последние дни со стороны оставшихся внутри РФ.  Это не случйная коммуникативная неудача, как мне казалось вначале. Это очевидная закономерность, и у нее есть главная причина: ВОЙНА. Всепроникающая на макро и микро-уровне. От языка до пят.  Семантическая катастрофа налицо. Слова взрывают и обстреливают, из них выжжен смысл. И нет, ЭТО не выхолощенные слова пропаганды, не казённые «спецоперации» и пр, а живые слова тоже. Они теперь  — этикетки-триггеры, опознавательные знаки. Свои-чужие. Мы-они. Всё остальное от лукавого.  И структурно  заезженная пропагандисткая формула «где-вы-были-восемь-лет» пропаганды в среде несогласных  с успехом заменяется на внутреннюю «не-с-теми-я-кто-бросил-землю». Но механизм похож. Текст как мысль невозможен. Текст-рассуждение тоже. Даже текст-наблюдение (как вчерашний с цитатой из статьи Dmitry Volchek ) тоже под обстрелом. Только «картинки с выставки»или текст-декларация. Третьего не дано. Отсюда навязывание и вычитывание декларативности там, где её нет. И вот уже весь набор риторического оружия обращается против воображаемого аргумента противника. Не собеседника, а противника.  Механизм работы соцсетей в условиях войны и репрессий— недоизучен. Вторичность обсуждаемых тем и яростность этих обсуждений обусловлена не только новым законодательством и возможным преследованием, а эколгической катастрофой отправленного воздуха и отсюда во многом механизмом внутренней защиты, а ограниченность средств сопротивления и выходов этой боли (концентрация на себе и своих ощущениях нотъемлемая часть любой болезни), жесткое неприятие разговора об этом и отсюда глухота и отсутствие живого интереса к украинской действительности — вероятно, объясняется не прямым колониализмом, а перевернутым: тлеющим и разрушающим изнутри чувством вины без возможности ее  изжить действием. При личном общении и даже переписке всё оказывается не так категорично и катастрофично. Подобно тому, как при разговоре у гаража или на рыбалке якобы путинский электорат оказывается чаще критичнее и добрее, чем в «социологических опросах» или при виде журналистов.  На днях прочла у Пастухова:  «Не прошло и трех месяцев войны, как в России появилось новое подозрительное сословие. Вместо «понаехавших» теперь принято обсуждать досужими вечерами «поуехавших». Это явление локального социального масштаба, которое затронуло, прежде всего, русский городской образованный класс. Высшие классы, за исключением тех, кто попал под санкции,  как ездили туда и обратно, так и ездят. Низшие классы как не ездили никуда, так и не ездят. А вот русским европейцам приходится делать непростой выбор – либо там, либо здесь.  Я сейчас пишу не о диссидентах, которым грозит срок и поэтому выбирать не приходится, а о тех, кому «всего лишь» надо либо принять новые обстоятельства жизни как реальность, данную им в ощущениях, либо поменять жизнь и страну. Проблема в том, что именно этот слой оказывает наиболее существенное влияние на психологический климат в России, и  любые его колебания сказываются на последнем крайне болезненно. У тех, кто уехал, свои проблемы, фобии и комплексы, которые требуют отдельного разговора. Важнее то, что происходит с оставшимися. Хотя бы потому, что их явное большинство.  По моим наблюдениям, в русском городском образованном классе начало формироваться новое самосознание «отделенного» (отчасти – обделенного) народа. Люди, не поддерживающие войну, не являющиеся фанатами Путина, хотя часто не готовые к открытому протесту, разговаривают с «поуехавшими» с легкой долей отстраненности, будто через стекло, не с раздражением, а как бы «через губу» (повторюсь, я не о тех, кто занял «патриотическую» позицию, а о тех, кто тихо против или пытается быть «нейтральным»). Им кажется, что уехавшие не понимают их проблем и положения, они уязвлены ограничениями, которые на них наложены, у них постепенно формируется коллективное самосознание людей, испытывающих общую беду. И это коллективное самосознание, в основе которого лежит обида, оказывается ближе к самосознанию убежденных путинистов, чем покинувших Россию несогласных…» Что ж, мой личный вывод похож.  Но от этого не легче. Хотя, возможно, это же и повод для оптимизма — основа будущей консолидации общества и взаимопонимания внутри.",Facebook,https://www.facebook.com/katia.margolis/posts/5079254695455788,2022-05-20 11:26:40 -0400