Русская жизнь-цитаты 14-21.11.2021

Facebook,"Товарищи, старший и младший, два русских интеллигента, оба филологи-классики — что им делить? Ох, то время теперь вспоминается как золотые деньки нашей богоспасаемой кафедры. Вот чего ГП не любил, так это когда спорили о политике. Низким, глубоким голосом произносил: «Надлежит быть и разномыслиям между вами» или что-нибудь в том же роде (он и Писание неплохо знал), отворачивался, уходил.  Однажды он все-таки изложил свои взгляды. — Я, разумеется, ничего не боюсь. В мои леты, — так и сказал! — бояться мне нечего. А что до политики… События случаются, господа, а если все сделается по-вашему, то ведь, пожалуй, и история человечества прекратится, не правда ли? Что-то сбили, кого-то там подтравили, арестовали… Нехорошо? Возможно. Даже наверное — нехорошо. Но было ли в вашем понимании когда-нибудь хорошо? Может быть, при императоре Юстиниане? При Петре Третьем, при Николае Втором?  Нет, нам не кажется, что при Николае Втором было хорошо.  ГП продолжал:  — Перемены нужны, даже необходимы. Но давайте на этот раз обойдемся без революций. Для разнообразия, так сказать, for a change. — Повернулся к Сереже. — Вы-то куда за комсомолом? Сами ведь говорили: в новейшей истории мы проигравшие. Не за то отец сына бил, что играл… — Тут же поправился: — Решительным образом не хочу нас считать проигравшими. Смотрите, какую мы создали кафедру. А вмешиваться в ход истории в нашем возрасте неприлично, пусть это делают молодые. Улучшение нравов — то единственное, о чем нам следует печься, на что уповать.  Успокоил: все образуется. И стих прочел про «качнется вправо, качнувшись влево». Ну, стих-то мы знаем и без ГП. 3. — Молодые люди, сегодня будем учить латынь. А греческим вы займетесь, когда ваш препод откинется. Как следовало из докладной в ректорат, студенты встретили эти слова молодого латиниста N. (он произнес их, едва войдя в аудиторию) стоячей овацией, одобрительным гулом и топотом ног.  Не одна только древняя история занимала мысли Сережи, но и вполне современная, и взгляды на нее он изложил одной нежелательной телекомпании — энергично, весело, с цитатами из свободолюбивой античной поэзии — на ходу, в центре города, направляясь на протестное шествие, марш. Молодые люди вокруг него выкрикивали обидные для власти лозунги, на заднем плане «винтили» участников марша — рассовывали их по автобусам, на ветру развевались седые Сережины волосы и борода — махровый агент оппозиции, конченый. В Интернете легко отыскать трансляцию. — Самоубийство Аякса, — прокомментировала услышанное жена ГП. ГП наморщился: — Это что у него, недержание речи?  — Недержание мóчи, — пошутила жена.  Он эту шутку ее с удовольствием потом повторял.  На том же сборище Сережу уволокли в полицию: ночь на цементном полу в отделении, суд — он весело и не раз нам про это рассказывал: и как не пускали пи-пи, и как менты переходили с ним то на «вы», то на «ты», в зависимости от того, в сторону штрафа или ареста склонялась чаша весов правосудия. Забавно: возле здания суда его выпустили на улицу покурить, с телефоном и паспортом на руках. Сережа успел позвонить адвокату, друзьям. Те посоветовали уходить — заочно выпишут штраф, а так — могут и посадить. Но Сережа вернулся: неловко стало перед ребятами-полицейскими. Впрочем, отделался штрафом и сутками в заключении. Сережа рассказывал, жестикулируя, хохоча, вставляя в речь неожиданные обороты, а мы подумали: как же быстро вошла в нашу жизнь эта лексика — свинтили, закрыли, откинулся, — и не только лексика, словно так было всегда. Прошло еще какое-то время, и ГП отправился в ректорат: разузнать о студентах, назначенных к отчислению (наших в тот раз задержали больше обычного, больше ста человек, особенно математиков, многих не удалось отстоять), заодно про Сережу поговорил. Откуда мы знаем об этом? Вот, знаем. Есть в конце концов секретарши — и у ректора, и у ГП.  — Что будем делать? — спросил ГП.  Возможно, не прямо спросил, а так — поднятием бровей. — Это зависит, — ответил ректор. Английского ректор наш толком не знает, но любит сказать: «Это так не работает», пожелать хорошего дня. — Берегите себя, — сказал он ГП на прощание. Калька с английского, не могла эта короткая реплика стать причиной Сережиного увольнения. Но тут — еще одна новость в сети про него, опять жена принесла, она следит за событиями: — Твой Мандела, сиделец-то, серьезные деньги у государства отвоевал через ЕСПЧ. Вот, смотри, со всеми регалиями: профессор кафедры древних языков и культур…  Тут уж ГП не выдержал, вызвал его к себе, чтоб понять, чем это угрожает — не ГП самому (в его леты), а кафедре, но Сережа только махнул рукой: — Это еще за Крым. Задержание обжаловал.  И улыбнулся, довольно нагло, надо сказать. Объяснил: ЕСПЧ работает медленно, дикая волокита, страшное количество дел, так что ему еще предстоит денег содрать с государства родного за последнюю отсидку свою в ОВД. Даже вроде бы подмигнул ГП.  Кафедра, сохранить кафедру, это высшая ценность, сверхценность. И, повинуясь этой необходимости, ГП изобрел в сущности новый жанр: увольнение в форме дружеского письма. Начал так: «Дорогой Сережа, пишу к Вам по грустному поводу…».  Подразумевается, что дружеские письма подлежат огласке лишь с разрешения обеих сторон — адресата и автора, — поэтому о существовании письма мы узнали не сразу. Но в какой-то момент Сережа не выдержал — он уже не работал у нас, вообще не работал, проедал, наверное, деньги от ЕСПЧ, — переслал письмо двум или трем товарищам, те показали его еще нескольким — и оно пошло по рукам. И вот в курилке (так ее называют по старой памяти — у нас уже и не курит никто) группками по нескольку человек мы зачитываем вслух полюбившиеся места.  — «Зная меня довольно времени, — начинает один кафедральный шутник, — Вы не заподозрите во мне согласия с происходящим».  Другой подхватывает:  — «Благословенные дни, когда можно было сочетать преподавание в высшей школе с критикой власти, увы, миновали. Воротятся ли они, вопрос отдельный и печальный…»  — Волны плеснувшей в берег дальный! — вступает третий, это молодой латинист N. — Совсем, что ль, у шефа кукуха съехала? Кому он пишет письмо — Чаадаеву?  Общий смех. — «На чьей стороне больше правды — на Вашей или моей?» — вкрадчиво спрашивает второй. И отвечает, понизив голос: — «Сие мне неведомо. Знаю лишь, что никто не обладает правдой во всей ее полноте». — Бла-а-родно! — кричит первый. — А мне вот это доставило, зацените: «Все вероятные доводы против любых моих соображений мне превосходно известны и душевно близки, но, главное, каждый волен — покуда волен — сделать свой выбор. Поверьте, нам будет Вас не хватать». — Покуда! — повторяет второй. — Господи, как хорошо! Каждый волен, покуда он не уволен!  В этом духе письмо обсудила вся кафедра. Объективности ради надо сказать, что в отношении к Сережиным подвигам мнения коллег разделились: чужая лихость одних веселит, будоражит, других — раздражает, злит. Сережа уехал в Эстонию, как-то устроился. Вроде, неплохо, судя по слухам и публикациям. С нами дело иметь перестал. А ГП, говорят, видит плохие сны.",Facebook,https://www.facebook.com/maxim.osipov.5/posts/4648983638473031,2021-11-14 05:56:42 -0500