Русская жизнь-цитаты 7-14.11.2023

"Завтра похороны. Сын договорился, что... - Sergey Nikolaevich | Facebook","А его любили. В нем с самого начала было что-то  от «трагического тенора эпохи».  Хотя я ни разу не слышал, как Аркадий поет.  И голос у него был - глуховатый баритон. Без особых обертонов.  Очень ровный. Он и лекции свои так читал. Никакого актёрства, никакой специальной «подачи». «Я список кораблей прочел до середины. Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный…» Почти бесстрастно.  Первый раз меня охватила паника. Мне показалось, что зал сейчас заснёт или я стану свидетелем позорной эвакуации. Не ушёл никто. Все сидели, сосредоточенно и безмолвно всматриваясь в темноту, откуда доносился голос Аркадия. Магия его энциклопедических знаний завораживала,  вольный журавлиный полёт над океанами исторических эпох,  над забытыми и затерянными мирами  действовал ошеломительно, пробирая до мурашек. По тембру это отдалённо напоминало мне, как Вертинский пел: «В синем и далеком океане где-то возле Огненной земли… Плавают в сиреневом тумане мертвые, седые корабли». Та же точка обзора, тот же взгляд сверху, та же угрюмая монотонность  сказителя или прирождённого летописца. Но не только. В его лекциях, как и в его текстах, мне открылась чисто петербургская  метафизика,  несомненно роднившая его с Бродским. Этот ген «классицизма», живший в них обоих,  подсознательное стремление каталогизировать и запечатлеть красоту, чтобы хотя бы как-то ее удержать, сохранить, - недаром Аркадий считался и остаётся непревзойдённым мастером предисловий к увесистым каталогам разных выставок.  «Бродский даже в переводах пахнет библиотекой, фолиантами. Вечностью», - ехидствовал  Эдуард Лимонов. Но по сути он был прав.   Вечностью пахли и тексты Аркадия, особенно, на полосах отдела культуры газеты Коммерсант-Daily, куда его привёл друг всей жизни Шура Тимофеевский, и в «Московских новостях», где ему покровительствовала Ольга Евгеньевна Мартыненко.   Вообще Москва его привечала с гораздо большей охотой и готовностью, чем родной город.  Петербург не слишком жалует людей успеха. Они ему подозрительны и как-то даже  враждебны. Чтобы тут выжить, надо уметь бесследно растворяться в серой влажной мгле каналов, в тихом безмолвии одинаковых будней, в скорбном шелесте одних и тех же бумажек, перебираемых при свете ламп дневного света, которого всегда не хватает,  потому что тут всегда ночь.  Аркадий, по питерским меркам, был, конечно, удачником и супер успешным профи:  международное имя, выставки, о которых говорят, книги, которые становятся бестселлерами…  Но успех у нас  не прощают.  В какой-то момент я зарекся спрашивать, как у него дела  в Эрмитаже. Последние годы у него там не было ни дел,  ни дела, ни единомышленников. И даже просто человека, который бы в него поверил и дал работу по его таланту, знаниям, опыту.  Теперь музейные и выставочные проекты Аркадий делал исключительно на стороне.  Спасибо Зельфире Трегуловой, безоговорочно и самоотверженно поддержавшей его замыслы.  Третьяковская галерея, которой она тогда руководила,  оказалась для него спасительным берегом, землей обетованной, где он в рекордные сроки сумел придумать и осуществить свои эпохальные проекты: «Roma Aeterna», и «Русский путь. От Дионисия до Малевича», и грандиозного «Врубеля», развеяв миф о своей неуживчивости и звездном высокомерии. Это была злонамеренная ложь.   Такая же, как та подлая кампания, которая была развёрнута против его последней книги о Риме, когда его обвинили в невежестве и незнании истории Вечного города.  Поначалу я не придал этому значения:  ну, может, и правда ошибся,  с кем не бывает? Но потом стало понятно, что цель гневных заметок  и обличительных постов другая - не прояснить истину, не попытаться понять художественную логику автора, а публично унизить, убедить всех, что «неприкасаемых» не существует,  что пресловутый  «факт-чеккинг» - это все, а способность творить свои миры - ничто.  Особенно в ситуации острой конкуренции издательств, специализирующихся на туристических путеводителях. Похоже, это была давно копившаяся злоба и зависть, которые  наконец дождались своего часа, чтобы прорваться  с радостным остервенением.  И хотя Аркадий все обвинения отмёл по причине их смехотворной несостоятельности, цели своей эти  люди добились.  Они подорвали его веру в себя, сорвали ему голос,  поселили в душе страх, что он больше ничего никогда не напишет. Так и вышло.  Вторая книга про Рим, висевшая на нем все эти годы, так и не была закончена.  Из последних сил он долбил вечную мерзлоту там, где ещё вчера «фонтаны били голубые и розы красные цвели».  Лёд и отчаянье, лёд и одиночество… Вечный лёд.  24 февраля 2022 года он воспринял трагически.  В этот день он пошёл на несанкционированный митинг у Гостиного двора.  Видел, как валили лицом на асфальт, как тащили за волосы в автозаки. Он смотрел на это в каком-то последнем онемении, не веря, что видит все это своим глазами.  Его тоже могли тогда повязать, забрать в кутузку. Но не забрали. «По старости, наверное», -  горько посетовал он.  Домой вернулся с твёрдым намерением не выходить из комнаты, пока «все это не закончится».  Но война не закончилась ни через неделю, ни через месяц… Надо было как-то жить, что-то есть, выходить на работу…  Он даже успеет подготовить отбор картин для выставки «Ярмарка в Нижнем Новгороде» -  его последний совместный проект с разжалованной, но не сдавшейся  Зельфирой.  Вот его письмо, тоже одно из последних: «С выставкой много работы будет. Жирные бабы в цветастых платках, звоны-перезвоны, тупое православие и заросшее бородами купечество с мутными дугинскими глазами - об этом ли нам рыдать? Про это должна быть  выставка…» Рыдающим я видел его только один раз, когда отпевали художника Сашу Белослудцева в Церкви Вознесения на Большой Никитской. Первая смерть нашего друга и сверстника, как потом выяснилось, в череде многих других. Первые похороны, на которых мы с ним стояли плечом к плечу, обжигая пальцы о воск, капавший с поминальных свечек.  А второй раз я не видел, но отчётливо услышал, как он заплакал, когда я позвонил ему 26 февраля 2022 года. Мы с Ниной уже были в Стамбуле.  Я, как мог, пытался его утешить. Но он будто не слышал моих слов.  Сейчас у меня в памяти будто бы сошлись две параллельные фонограммы, звучащие одновременно: мой растерянный речитатив и его отчаянный почти что крик. Он кричал мне в трубку, что это все, конец, что никакой жизни больше не будет, что ждать нечего… Что каждый день приносит очередной симптом финала, причём скорого, но когда? И если бы не Данила, он давно бы нашёл способ прекратить эти муки.  Но он не хочет, чтобы его сын оказался в той же ситуации, что и он сам много лет назад в той самой страшной Гатчине…  «Представляешь, он придёт, а папаша удавился.  Нет, надо держаться…». Надо держаться, повторял я за ним. Надо держаться…   В какой-то момент у меня за окном послышалась молитва муэдзина из громкоговорителя, сделавшая наш разговор похожим на диалог героев булгаковского «Бега». С той разницей, что Аркадий оставался в Петербурге, а я был здесь, в Стамбуле.  Мне кажется, что именно в этот момент мы с ним и попрощались. Хотя потом ещё полтора года более или менее регулярно созванивались и обменивались какими-то посланиями. Но все это было не то.   Именно когда запел муэдзин, мы оба поняли, что никогда больше не увидим друг друга. И все слова бесполезны.  Завтра «печальная колесница» навсегда увезёт моего дорогого друга туда, где его ждут мама, отец, Шура, Саша Белослудцев, Георгий Гурьянов, Тимур Новиков … Ему там не будет так одиноко, как в этот последний год в Петербурге. «Меня в загробном мире знают, там много близких, там я - свой»…","Завтра похороны. Сын договорился, что... - Sergey Nikolaevich | Facebook",https://www.facebook.com/sergey.nikolaevich.96/posts/pfbid027JzfWPvRv2qpQDmuYq5Uo2FMj53rRGDL9mUq89LJmLEz8RKw63whHpgk28nDHMt4l,2023-11-09 03:30:51 -0500