Русская жизнь-цитаты-ноябрь 2018

Самым тяжким и болезненным в их отношениях была судьба декабристов. Но существовала надежда на перемены в этой судьбе. И была возможность этой перемене способствовать.

Он написал «Стансы» — некоторым образом программу царствования. Его не поняли — с самого начала. Ему пришлось писать послание друзьям, в котором он настаивал на своем праве давать советы царю.

Царь поставил между Пушкиным и собой Бенкендорфа, отношения с которым складывались не всегда идиллически.

И тем не менее воздействие на царя было серьезной надеждой.

И то, что царь делал в это время, подтверждало возможность союза. Было известно, что Николай сразу после окончания следствия по делу 14 декабря приказал составить свод мнений декабристов о положении в России. Один экземпляр он постоянно держал у себя на столе.

В декабре 1826 года, когда он создал секретный комитет Кочубея, Кочубей тоже получил экземпляр свода.

7 мая 1828 года Николай начал войну с Турцией. Россия выиграла эту трудную войну. Одним из результатов победы было освобождение Греции.

Надо помнить, какой восторг в начале двадцатых годов вызвало греческое восстание у всех либералов России. И у Пушкина тоже. Александр тогда предал греков. Восстание турки подавили. Теперь Николай освободил греков.

Война окончилась в 1829 году.

1830 год тоже принес Пушкину доказательства его правоты. В мае он писал Плетневу:

«Милый! Победа! Царь позволяет мне напечатать Годунова в первобытной красоте… Царь со мною очень мил».

Затем была осень 1830 года — «болдинская осень». Он подвел итоги пятнадцатилетнего литературного труда. Закончив «Онегина», распрощался с двадцатыми годами. Написал «Повести Белкина», положив начало русской прозе и определив законы своей прозы. Написал «Маленькие трагедии», впервые в русской культуре идеально подчинив форму высокой смысловой задаче и потому резко оторвавшись от любой традиции. Создав для себя новый жанр — «драматические изучения», — он показал, что творческая свобода и философическая строгость мысли, сочетаясь, дают необъятные возможности исследования любых проблем — семейных, исторических, общемировых.

22 июля Пушкин писал Плетневу:

«…царь взял меня в службу — но не в канцелярскую, или придворную, или военную — нет, он дал мне жалованье, открыл мне архивы, с тем, чтобы я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли?»

Итак, жребий был брошен. Он стал историографом.

Он не назывался так официально. Но, получив доступ в архивы для писания русской истории, он стал государственным лицом немалого политического значения.

Такова была традиция начиная с эпохи «Повести временных лет». Создание всех крупных историй — «Повести», «Сказания о князьях Владимирских», Хронографа XV века, Никоновского свода, научных трудов Татищева, Щербатова, Карамзина — всегда было крупной политической акцией. Вмешательством авторов в дела государства.

Пушкин не мог и не хотел был исключением.

Это был его путь борьбы. Его вмешательство в дела царства. Его давление на правительство. Его проповедь обществу. Его миссия.

В черновом варианте записки «О народном воспитании» он назвал «Историю» Карамзина «алтарем спасения, воздвигнутом русскому народу».

Так он смотрел на историю — «алтарь спасения».

Понятие «история» для него включало все — государственные размышления, нравственные уроки, философские идеи. И — науку.

Карамзин писал свою «Историю», чтобы просветить общество и дать урок Александру, которого он любил.

Пушкин приступал к своей истории с той же целью. Но с иными мыслями. И царь был иной…

https://www.facebook.com/russkayazhizn/posts/730525137291115

Навальный Быкову:”помнишь, были подозрительные взрывы в 1999 году? Остается игра с вопросами жизни и смерти

все понимают, что их личное будущее во многом зависит от него: не знаю, кто еще из российских политиков (включая, кстати, Путина) вызывает аналогичные ощущения.

– Лёш, а почему ты жив?

– Ну, кто-то должен же быть жив… Может, ему монахи на Афоне сказали, что, если у человека инициалы АН, его лучше не трогать. Кто поймет его логику?

– Может, они решили, что пусть уж лучше ты? Ты по крайней мере обещал ему неприкосновенность в случае мирного транзита…

– Ну, я же не просто пообещал ему неприкосновенность в силу дружеских чувств. Это неприкосновенность в обмен на нормальную жизнь 145 миллионов россиян. В обмен на то, что он не введет военную диктатуру, не крикнет: «Гвардейцы кардинала, выходите стрелять в народ!» В обмен на то, что он уйдет, пока мы все не перемрем от старости. Да, придется дать иммунитет ему и членам семьи. Меня много критикуют за это предложение: куда ни приедешь — обязательно выходит человек и ругается. Или не верит: ну чего ты рассказываешь сказки? Ругаешь за коррупцию, а главному коррупционеру, главному сажателю политзаключенных, которого ты сам называешь главой мафии, хочешь дать иммунитет? Да — но в обмен на мир. Ты понимаешь, думаю, что ну нет у меня к нему никаких теплых чувств. Но тут надо думать о вещах более серьезных, чем личная месть.