Русская жизнь. Возрастной шовинизм (декабрь 2007)

В 1991 году город в очередной раз был переименован. Над уродливым зданием, в семидесятые испортившем панораму Невы, вместо надписи «Ленинград» гордо засияло новое название - «Санкт-Петербург», и весь ленинградский период оказался жирно перечеркнут. В первую очередь пассеизм лишился пафоса противопоставления официальной идеологии. С возвращением старого названия Петербургу все в России, как по команде, заговорили о возрождении русской культуры. Ретроспективизм стал предписанным властью направлением. Когда ретроспекция лишается своей оппозиционности и становится господствующей идеологией, определяющей политику, в том числе и культурную, она превращается в реакционность, в душный и самодовольный деспотизм. Россия уже не раз переживала различные «возрождения», то в формах окостенелого византинизма, то в торжествующем и кровожадном сталинском ампире. Подобные причуды стиля даже нельзя назвать консервативными, так как консерватизм не является искусственным возобновлением традиций, прекративших свое существование, но охраняет существующие в настоящем тенденции прошлого.

Постоянно повторяющийся призыв к возрождению прошлого заставляет задать вопрос: а какое же, собственно говоря, прошлое собираются возрождать? Сегодня, прежде чем говорить о возрождении, хорошо было бы решить, что, собственно, под этим подразумевается, но на этот вопрос никто не отвечает и отвечать не собирается. Так называемое возрождение лишило пассеизм всякого смысла, - о чем можно грустить, когда все возрождается? Старухи никому не нужны, давно снесли свои кресла-корыта в антикварные магазины и исчезли. Новая гламурная муза уселась в их карельскую березу посреди выкупленных и перестроенных коммуналок, преображенных вкусом Architectural Digest. Ее интересуют бывшие звезды, и Рената Литвинова с настойчивой добротой склоняет их к диалогу на экране: «Для кого вам беречь вашу тайну?… Ну!… Если когда-нибудь сердце ваше знало чувство любви, если вы помните ее восторги, если вы хоть раз улыбнулись при плаче новорожденного сына, если что-нибудь человеческое билось в груди вашей, то умоляю вас чувствами супруги, любовницы, матери, - всем, что ни есть святого в жизни, - не откажите мне в моей просьбе! - откройте мне вашу тайну! - что вам в ней?… Может быть она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором… Подумайте: вы стары; жить вам уж недолго, я готова взять грех ваш на свою душу. Откройте мне только вашу тайну. Подумайте, что счастье человека находится в ваших руках; что не только я, но дети мои, внуки и правнуки благословят вашу память и будут чтить, как святыню…Старая ведьма! - так я ж заставлю тебя отвечать…»

Но графиня молчит. И тогда молчала, и теперь. И ничто не заставит ее ответить.

Наталья Толстая Лист ожидания

Юность по-прежнему гогочет, но старость больше не ворчит

В последнее время борьба молодежи и старшего поколения утихла. Мне так показалось. Сужу по личным наблюдениям: тридцать лет езжу на работу на общественном транспорте с тремя пересадками. Ошибка. С недавних пор слово «общественный» не употребляется, теперь это социальный транспорт. Для бюджетников. Недочеловеков.

Раньше, как час пик, так в автобусе перепалка.

- Куда ты, старая, прешь? - Народ на работу едет, и она тут! Сидела бы дома, отдыхала.

- Чего, дед, толкаешься? Куда спешишь? В крематорий?

Старики тоже взрывались. - Я сорок лет на одном предприятии отработал, инвалид первой группы! Освободи место, сукин сын!

- Я блокадница! Ты, дрянь расфуфыренная, еще в пеленки срала, когда я Ленинград защищала.

Нет, былые подвиги не находили отклика, молодое поколение не знало жалости.

- Какая ты блокадница? Все блокадники на Пискаревском кладбище лежат.

- Не фиг было Ленинград защищать. Сдали бы город - мы бы сейчас, как в Германии, жили.

Наверно, те инвалиды и блокадники, кто штурмовал наземный транспорт в перестроечные годы, вымерли или уже не выходят из дома. К тому же питерские трамваи практически ликвидированы, автобусы ходят раз в час. Остались маршрутки да метро. На маршрутках много не наездишься, а в метро старики нынче сидят или стоят тихо, смирно, на места для лиц пожилого возраста не претендуют. Замечаний не делают и ничему не удивляются. Вот в вагон вошел панк с петушиным гребнем - ноль внимания. Вот молодая цыганка катит на доске с колесиками инвалида-десантника. У парня нет ни рук, ни ног, а на груди боевые ордена плюс звезда Героя. Никаких комментариев.

Если незнакомые и вступают в беседу, то это всегда женщины за пятьдесят, и обсуждают они вполголоса мелкие бытовые нужды. Громко говорить в транспорте стало неприлично. Как на Западе.

- Смешно сказать, нигде не могу купить резинку для трусов. Исчезла, прямо беда.

- Я вас научу. Мне тоже подсказали, на работе. Садитесь на электричку на Сестрорецкое направление. В Разливе сидит продавец, парень. Он этими резинками торгует. Моток - двадцать рублей. Возьмете три мотка, отдаст за пятьдесят.