Русские анархисты. 1905-1917

Для анархистов единственной надеждой спасти обездоленные рабочие массы от вечных уз было уничтожение государства и капиталистической системы. Они лелеяли апокалиптическое видение насильственных перемен, всеобщего краха – и воскрешения.

На развалинах старого порядка возникнет золотой век – без правительств, без собственности, без голода и лишений – сияющий век свободы, в котором человек будет волен строить свою жизнь без вмешательства каких-либо властей.

Для многих анархистов золотой век означал возвращение к ранней простоте, которая существовала до того, как централизованное государство и крупное производство начали превращать человеческое существо в безликий автомат. Они мечтали о возвращении к простым и прямым человеческим отношениям сельскохозяйственных коммун и ремесленных кооперативов, общин и артелей, чтобы таким образом обрести примитивную благостность средневековой Руси, когда, как было принято считать, не было «ни царя, ни государства», а только «земля и воля». То есть общество будущего предполагалось строить по образцу общества прошлого: федерация небольших коммун, свободных от властей и принуждения, члены которых связаны узами общей работы и взаимной помощи.

В таком обществе труженик в поле и в мастерской обладал достоинством самостоятельного человека, к которому никто не может относиться как к имуществу или как к предмету с рыночной стоимостью.

Но как заново обрести свободу и простоту бытия доиндустриальной России в век распространения массовой продукции? Каким образом личные ценности маленьких общин могут сохраниться в безликом мире огромных заводов и стремительно растущих городов?

Немногие анархисты пытались решить эту дилемму, побуждая рабочих на манер луддитов ломать свои станки и громить заводы, надеясь таким образом оживить умирающий мир кустарного производства. Тем не менее подавляющее большинство с распростертыми объятиями приветствовало научный и технический прогресс, унаследовав у Петра Кропоткина и его предшественника Вильяма Годвина уверенность, что механизация избавит человека от тяжелой, утомительной работы, предоставит время для отдыха и занятий культурой и устранит недостатки, традиционно присущие ручному труду.

Отвергать механизацию промышленности только потому, что она рождена капиталистической системой, писало издание петроградских анархо-синдикалистов в 1917 году, было бы величайшей глупостью; в будущем мире миллионы людей будут счастливо жить в больших городах и работать на современных предприятиях из бетона и стали, а обширные парки удовлетворят потребность людей быть ближе к природе. Старая культура Европы умирает, заявили братья Гордины в 1918 году, и «только Анархия и Техника будут править миром».

В новом промышленном мире ценности маленького сообщества будут сохраняться стараниями фабричных комитетов. Сторонники синдикализма видели в них городское противопоставление «общине» и «артели», современное выражение естественной склонности человека к взаимной помощи. «В фабричных комитетах, – заявила работница текстильной фабрики на конференции в 1918 году, – любой может увидеть зародыш, пусть и не совсем развитый, социалистической коммуны». Сходным образом Эмма Голдман однажды заметила, что независимый рабочий совет – «это тот же старый русский «мир», просто в более современной и более революционной форме. Он настолько глубоко укоренен в людях, что возник на русской почве столь же естественно, как появляются цветы на полях».

Анархисты надеялись путем создания федерации городских фабричных комитетов и сельских коммун реализовать то лучшее, что есть в двух мирах, в простом мире прошлого и механизированном – будущего. Они надеялись внедрить последние технические достижения в децентрализованную общественную систему, свободную от принудительных черт капитализма, в систему, в которой рабочий класс больше не будет послушной армией марионеток, которыми управляют сверху. Анархисты считали – чтобы добиться индустриализации и в то же время сохранить право личности на самоопределение, необходимо объединить самые ценные элементы социалистической и либеральной традиций. Ибо, как учили Бакунин и Прудон, социализм без свободы – это худшая форма рабства.

Анархисты отбросили обычай и условности буржуазной цивилизации в надежде добиться полной переоценки ценностей, радикальной переделки человеческой натуры и отношений между личностью и обществом. Тем не менее, если даже они отвергали социальные догмы своего времени как искусственные, абстрактные, далеко отстоящие от реальной жизни, их собственный подход к строительству безупречного общества трудно было назвать прагматичным или основанным на опыте. Лелея призрачные утопии, анархисты почти не уделяли внимания практическим потребностям стремительно меняющегося мира; в массе своей они избегали тщательного анализа социальных и экономических условий.