– Эх вы, татары-царевичи! В плен мне вас, братцы, взять или буйные головы с вас снять? В плен вас взять – так мне девать вас некуда, я в дороге, не дома сижу, у меня хлеб в тороках считанный, для себя, не для нахлебников. Головы с вас снять – чести мало богатырю Илье Муромцу. Разъезжайтесь-ка вы по своим местам, по своим ордам да разнесите весть, что родная Русь не пуста стоит, есть на Руси могучие богатыри, пусть об этом враги подумают.
Тут поехал Илья в Чернигов-град. Заходил он в каменный собор, а там люди плачут, с белым светом прощаются.
– Здравствуйте, мужички черниговские, что вы, мужички, плачете, обнимаетесь, с белым светом прощаетесь?
– Как нам не плакать: обступили Чернигов три царевича, с каждым силы сорок тысячей, вот нам и смерть идёт.
– Вы идите на стену крепостную, посмотрите в чистое поле, на вражью рать.
Шли черниговцы на стену крепостную, глянули в чистое поле – а там врагов побито-повалено, будто градом нива посечена. Бьют челом Илье черниговцы, несут ему хлеб-соль, серебро, золото, дорогие ткани, камнями шитые.
– Добрый молодец, русский богатырь, ты какого роду-племени? Какого отца, какой матушки? Как тебя по имени зовут? Ты иди к нам в Чернигов воеводой, будем все мы тебя слушаться, тебе честь отдавать, тебя кормить-поить, будешь ты в богатстве и почёте жить.
Покачал головой Илья Муромец:
– Добрые мужички черниговские, я из-под города из-под Мурома, из села Карачарова, простой русский богатырь, крестьянский сын. Я спасал вас не из корысти, мне не надо ни серебра, ни золота. Я спасал русских людей, красных девушек, малых деточек, старых матерей. Не пойду я к вам воеводой в богатстве жить. Моё богатство – сила богатырская, моё дело – Руси служить, от врагов оборонять.
Стали просить Илью черниговцы хоть денёк у них перебыть, попировать на весёлом пиру, а Илья и от этого отказывается:
– Некогда мне, люди добрые. На Руси от врагов стон стоит, надо мне скорее к князю добираться, за дело браться. Дайте вы мне на дорогу хлеба да ключевой воды и покажите дорогу прямую к Киеву.
Задумались черниговцы, запечалились:
– Эх, Илья Муромец, прямая дорога к Киеву травой заросла, тридцать лет по ней никто не езживал…
– Что такое?
– Засел там у речки Смородиной Соловей-разбойник, сын Рахманович. Он сидит на трёх дубах, на девяти суках. Как засвищет он по-соловьиному, зарычит по-звериному – все леса к земле клонятся, цветы осыпаются, травы сохнут, а люди да лошади мёртвыми падают. Поезжай ты, Илья, дорогой окольной. Правда, прямо до Киева триста вёрст, а окольной дорогой – целая тысяча.
Помолчал Илья Муромец, а потом и головой тряхнул:
– Не честь, не хвала мне, молодцу, ехать дорогой окольной, позволять Соловью-разбойнику мешать людям к Киеву путь держать. Я поеду дорогой прямой, неезженой!
Вскочил Илья на коня, хлестнул Бурушку плёткой да и был таков, только его черниговцы и видели!
Илья Муромец и Соловей-разбойник
Скачет Илья Муромец во всю конскую прыть. Бурушка Косматушка с горы на гору перескакивает, реки-озёра перепрыгивает, холмы перелетает.
Доскакали они до Брянских лесов, дальше Бурушке скакать нельзя: разлеглись болота зыбучие, конь по брюхо в воде тонет.
Соскочил Илья с коня. Он левой рукой Бурушку поддерживает, а правой рукой дубы с корнем рвёт, настилает через болото настилы дубовые. Тридцать вёрст Илья гати настелил – до сих пор по ней люди добрые ездят.
Так дошёл Илья до речки Смородиной.
Течёт река широкая, бурливая, с камня на камень перекатывается.
Заржал Бурушка, взвился выше тёмного леса и одним скачком перепрыгнул реку.
Сидит за рекой Соловей-разбойник на трёх дубах, на девяти суках. Мимо тех дубов ни сокол не пролетит, ни зверь не пробежит, ни гад не проползёт. Все боятся Соловья-разбойника, никому умирать не хочется.
Услыхал Соловей конский скок, привстал на дубах, закричал страшным голосом:
– Что за невежа проезжает тут, мимо моих заповедных дубов? Спать не даёт Соловью-разбойнику!
Да как засвищет он по-соловьиному, зарычит по-звериному, зашипит по-змеиному, так вся земля дрогнула, столетние дубы покачнулись, цветы осыпались, трава полегла. Бурушка Косматушка на колени упал.
А Илья в седле сидит, не шевельнётся, русые кудри на голове не дрогнут. Взял он плётку шёлковую, ударил коня по крутым бокам:
– Травяной ты мешок, не богатырский конь! Не слыхал ты разве писку птичьего, шипу гадючего?! Вставай на ноги, подвези меня ближе к Соловьиному гнезду, не то волкам тебя брошу на съедение!
Тут вскочил Бурушка на ноги, подскакал к Соловьиному гнезду. Удивился Соловей-разбойник, из гнезда высунулся.
А Илья, минуточки не мешкая, натянул тугой лук, спустил калёную стрелу, небольшую стрелу, весом в целый пуд.
Взвыла тетива, полетела стрела, угодила Соловью в правый глаз, вылетела через левое ухо. Покатился Соловей из гнезда, словно овсяный сноп. Подхватил его Илья на руки, связал крепко ремнями сыромятными, подвязал к левому стремени.
Глядит Соловей на Илью, слово вымолвить боится.
– Что глядишь на меня, разбойник, или русских богатырей не видывал?