Русские богатыри

Возвращаясь в свой шатёр, Попович наткнулся на летописца, что состоял при Константине. Князь был большой книгочей, ему без человека, что увековечит его деяния объективно и педантично, никак нельзя.

— Ну что, пишешь летопись, ученый монах? — походя спросил его Попович.

— Пишу, — ответил тот, замявшись. — Кто же за нас напишет наши летописи? — Ответ на этот риторический вопрос он не получил. Его вопрос был попросту проигнорирован. Во-первых, сам их писать Попович не собирался, не его дело буквицы на пергаменте выводить. Во-вторых, и это самое главное, вопрос этот его нисколько не интересовал.

Летописец и вправду, добросовестно скрипя гусиным пером, поспешил зафиксировать возникшие у него мысли. Буквы поначалу складывались с трудом, но внезапно волна вдохновения накатила на него, и он, показывая ясность мысли, грамотность изложения и богатый словарный запас, отметил, что богатырь ростовский Александр Попович «храбрьствуя, выезжая из Ростова, князь Юрьевых вой побиваше, их же побитых от него около Ростова на реце Ишне и под Угодичами на лугу многи ямы костей накладены». Запись осталась в веках!

День остался за Константином. Но только этот день, дальше, слава Господу, обошлось без большого разоренья и кровопусканья! Не было дальше расчету воевать! Попович богатырь славный, но плетью обуха не перешибёшь. Силы были неравны.

Начались переговоры.

Константин принял посольство от брата ввечеру. Бояре-воеводы почтительно уселись друг против друга за столом, и владимирцы начали разговор:

— Мы ведь приехали сюда уговаривать тебя, Константин! Уйми меч свой и утишь сердце свое! Смирись, заключи мир с Юрием! Все мы помним про отцово завещание!

Константин угрюмо молчал. Он казался усталым, поглядывал неуверенно на своих бояр, словно гадал: как себя вести? Будто ждал от них подсказки. Потом выговорил мрачно, отводя взгляд:

— На каких условиях?

Несмотря на все индивидуальные подвиги Поповича, послы, пришедшие от Юрия, предложили мир по старым грамотам, то есть по тем, в коих записано отцово завещание.

Согласится сразу на такое было нельзя, иначе зачем и начинал эту возню. И Константин ждал, что предложат ещё. Весь следующий день прошел в пересылках и переговорах. Ближние бояре уговаривали князя сейчас отступить:

— Смирись, княже, не то ныне время, чтоб противу себя братьев-князей восстанавливать. Не то.

Но Константин упёрся и ни в какую. Ещё два дня толковали меж собою бояре, обсуждая варианты, но иных предложений не последовало. Юрий был твёрд и стоял на своём. Оставалось либо соглашаться, либо воевать.

— Затаись, княже, до поры, и время твое придет, — увещевали Константина ближние люди.

Один Попович в противовес всем предлагал драться.

— Ныне бог не дал, отчего же надеяться, что в другой раз удачу пошлет? — досадовал ростовский князь, но на уговоры поддался.

Для заключения мирного договора приехал сам Юрий.

— Мы родные братья. Вспомни батюшку! Что сказал бы он, увидев нас грызущимися за власть, как собаки за кость?! — пытался втолковать брату Юрий. — А власть я у тебя не отбирал. Веришь ли ты брату своему? Так отец завещал! Слышишь, Константин, отец завещал мне править вослед ему! Зачем борьба за власть, споры, ссоры… уж коли мы друг друга грабить начнем, конец Руси Великой! Сам же говорил! Мало, что ли, мы друг друга рубили?

— Хорошо, я готов пойти навстречу, — сказал Константин. — Я принимаю условия.

Точка была поставлена. Справедливость восторжествовала в данном случае, так как и было прописано в завещании старого князя. По достижении договорённостей произошёл ритуал братских объятий. Все облегчённо вздохнули.

Сделав дело, уходили домой суздальцы и переяславцы, с чувством выполненного долга уходил восвояси владимирский полк, откатывались домой муромцы, пришедшие под воеводством своего князя. Ах, как было сладко верить в то, что худшее уже позади, и не думать ничего наперед! О том, что наступит потом? Потом, когда поутихнут первые радости воссоединения?

Только один Юрий почуял, что брат всё одно не отступит от своих намерений и вышних замыслов. И был прав. Договоры, особенно когда припрёт, пишут все, и все нарушают их потом!

Если владимирцы и суздальцы шли домой весело, то у Поповича всё было с точностью до наоборот. Медные трубы разом смолкли. Злой и огорчённый настолько, насколько может быть зол и огорчён богатырь, он вернулся к себе домой в смутном раздрыге. Он был уеден и всерьёз задумался о переоценке своей личности в истории. Наружно, однако, не оскорбился ничем, не зазрил, не нахмурился, даже стоя перед князем и слушая условия замирения. Видно, решил что-то про себя.

Обида и горечь, горечь одиночества захлестнули его, словно волной.

— Подвели итоги, свели дебет с кредитом, подписали бумаги, и всё. Сплошная бездушная бюрократия и ни какой душевной благодарности за подвиги. И это после того, как он… беззаветно проливал свою кровь… не щадя сил…