В центре поляны высилось нечто похожее одновременно на скалу, на рощицу и на дом. Торчали бревна, виднелись гладкие каменные стены, топорщился зеленый мох. И все это при внимательном разглядывании начинало расплываться и подрагивать, растекаться струями тумана.
Игорь потерял дар речи. Сердце вздрогнуло болезненно и глухо.
– Не смотри. – Сергей тронул Игоря за плечо. – Лучше опусти взгляд. Смирение везде ценится.
Земля качнулась, порыв ветра пробежал над поляной, пригибая траву, словно вздох из необычайно большой груди, пахнущий сырой почвой, корой и еще чем-то невероятно древним. Опустивший голову Игорь увидел, что Олег пошел вперед, уловил его голос, но какой-то искаженный.
Олегу ответили, и ответ прозвучал как птичий свист в чаще, плеск реки на закате, шорох ветра над полем.
Игорь рискнул, поднял взгляд.
Олег стоял в десятке шагов, виднелись широкие плечи, прямая спина. А дальше поднимались зеленые размытые силуэты – раскоряченные лапы до земли, черные тела-стволы, вместо голов – пучки ветвей.
– Лешие? – потрясенно спросил Игорь.
– Можно назвать их и так… – в голосе Сергея прозвучало раздражение. – Не пялься ты, кому говорят.
Игорь сглотнул и опустил голову.
Разговор продолжался недолго. Несколько реплик Олега, каскады звуков в ответ, и новое сотрясение земли напоследок.
– Все, – сказал Олег, подходя к спутникам. – Можно отправляться обратно. Надеюсь, Ивана там никто не съел.
Игорь посмотрел на него, перевел взгляд дальше и остолбенел. Никакой поляны не было, стоял густой частокол осин, серели стволы, трепетали круглые, похожие на монеты, листья.
– А это на самом деле были лешие? – спросил он.
– В разные времена их именовали по-всякому. – Олег оглянулся, удовлетворенно кивнул. – Но имя, сам понимаешь, не имеет значения. Значение имеет только сила, неважно, в чем она сокрыта – в вере, крови или оружии.
И они зашагали обратно.
Лес изменился, перестал быть таким непролазным, словно за то время, что они пробыли рядом с храмом Ушедших, его проредили. Остался обычный ельник, густой и темный.
«Форд» обнаружился на прежнем месте, за поваленным стволом, и в нем Иван – мрачный и сердитый.
– Бесопоклонники, – пробурчал он. – На костер бы вас всех, и дров побольше. Вот из-за таких, как вы, и чахнет Россия. Не иначе как договорились с ними, чтобы меня одолеть. Ведь так?
В темных глазах пылала подозрительность.
– Хватит бредить. – Олег сел за руль и завел мотор. – Как бы мы плохо друг к другу ни относились, сейчас мы в одной лодке. И раскачивать ее не станет даже безумец. Такой, например, как ты.
Иван отвернулся от него, уставился в окно.
Медленно пятясь, «Форд» двинулся в обратный путь. Когда выехали на дорогу, развернулись и покатили дальше на юг.
Музыкант
Августа Карловна считала себя женщиной строгих принципов.
Считала и в молодости, и в годы замужества, когда вместе с мужем растила троих детей. Оставалась такой же и в последнее время, когда государство, в которое она истово верила, рухнуло, муж умер, а дети разъехались, оставив мать одну в небольшой квартирке в центре Санкт-Петербурга.
Но Августу Карловну ничего не могло сломить.
В восемьдесят лет она оставалась здоровой, точно летчик, хотя при подругах иногда для приличия жаловалась на мигрень, бессонницу и боли в пояснице. Характер ее был крепок, словно гранит, и боялись Августы Карловны не только жители ее парадного, но и соседних тоже.
Августа Карловна состояла в КПРФ, посещала все собрания ее районной и городской организации. На выборах, куда ходила с ярко-красным бантом на шляпке, неизменно голосовала за Зюганова.
Жизнь ее подчинялась строгому распорядку.
Подъем ранним утром, и зарядка, неспешная, старушечья, но точно такая же, как в те замшелые времена, когда ей командовало радио, возвещавшее: «Раз-два. Переходим к водным процедурам». После завтрака – моцион, прогулка по ближайшему парку, а после обеда – сон.
Не есть после семи и не смотреть ток-шоу или сериалов для умственно отсталых…
Раз в месяц – поездка в гости к кому-то из подруг, два раза в год – поход в театр.
Распорядок этот Августа Карловна установила для себя пятнадцать лет назад, после смерти мужа, и с тех пор неукоснительно его придерживалась. Мешали ей в этом соседи, понятно, что не по злому умыслу, а чаще всего по глупости. Устраивали ночные пьянки, орали песни и танцевали до полуночи.
Но Августа Карловна воспитывала соседей железной рукой, и они постепенно сдавались под ее напором.
Семья Котловых наверху остепенилась и завела ребенка, пьяница Васька из-за стены спился и помер от цирроза, а на его жилплощадь въехала семейная пара. Лишь с квартирой внизу случилась загвоздка. Ее выкупил какой-то бизнесмен, просто чтобы вложить деньги, и стал сдавать.
Квартиранты там менялись не очень часто, но все они были какие-то неудобные для Августы Карловны.
Последний, появившийся два месяца назад, и вовсе оказался хуже всех.
Сегодня Августа Карловна вспомнила о нем только вечером, когда, посмотрев программу «Время», сердито высказалась насчет империалистической пропаганды и начала собираться ложиться спать.