Русские чернила

Последним, кому он позвонил, был Бризабуа. Чтобы его разыскать, потребовалось время. Они не виделись с того дня, как Бризабуа явился за деньгами в девяносто четвертом, через год после гибели отца. Номер, записанный в адресной книге Теодора Дюамеля, устарел. В справочнике фигурировали разные Бризабуа, но все не те. Наконец он нашел фамилию Бризабуа на «Фейсбуке», и это оказалась дочь Альбера. Николя не помнил, чтобы у того были дети, но, к счастью, она перезвонила сама, сказала, что ее отец работал с неким Теодором Дюамелем в конце восьмидесятых, и переслала его координаты.

Бризабуа согласился встретиться с Николя в кафе на площади Терн. Дождь лил как из ведра, и у Николя сложилось впечатление, что он не переставал идти с того дня, как ему стало известно настоящее имя отца. Рыжая борода Бризабуа поседела, но сам он остался все тем же весельчаком. Они заказали чай и кофе, и Николя сразу приступил к делу. Он протянул Бризабуа отцовское свидетельство о рождении.

– Вы знали, что имя моего отца – Федор Колчин?

Бризабуа кивнул:

– Я видел это имя в официальных бумагах и как-то раз его спросил, но Теодор не любил об этом говорить. Я знал, что он родился в Санкт-Петербурге. Он иногда подписывался именем Колчин, что придавало ему экзотический шарм. Валяй, спрашивай дальше.

– Отец приехал во Францию в шестьдесят первом, грудным младенцем, вместе с матерью. Его усыновил Лионель Дюамель, женившись на моей бабке, Зинаиде Колчиной. Ей было пятнадцать, Лионелю – тридцать. Я все это узнал, когда мне пришлось менять паспорт, по новому закону о гражданстве.

– И теперь ты хочешь больше узнать об отце, так?

– Да. Может, мой вопрос покажется странным, но скажите, чем он занимался? Я имею в виду, где он работал?

Бризабуа с улыбкой погладил бороду:

– Я знал, что ты когда-нибудь задашь этот вопрос.

Николя ткнул пальцем в свидетельство о рождении:

– Я ничего не знаю ни о его настоящем происхождении, ни об обстоятельствах его смерти. Это не праздное любопытство, Альбер. Я, его единственный сын, хочу знать, кем он был. Вы ведь были с ним друзьями, правда?

– Да, мы дружили еще в школьные годы, в лицее Монтеня. Теодор учился не блестяще и в семнадцать лет ушел из лицея. Удивительно, что он женился на круглой отличнице.

– Расскажите мне о его работе. Чем он занимался?

Бризабуа бросил взгляд в сторону площади Терн. Концерт клаксонов, лес зонтиков, и вдали, за завесой дождя, – Триумфальная арка.

– Скажем так: у твоего отца был редкий дар. Он умел расположить к себе людей.

– Что-то вроде «благодетеля», который оказывает деловую поддержку? «Бизнес-ангела»?

– Да нет, гораздо менее официально.

Николя смотрел на него в упор. Минуты тянулись.

– Вы намекаете на наркотики? Или на государственные тайны?

– На наркотики? Нет.

– Значит, мой отец был шпионом?

– Не нравится мне это слово, – сказал Бризабуа, постукивая рукой по столу. – И Теодору оно тоже не нравилось.

– Секретным агентом?

Бризабуа коротко рассмеялся:

– Слушай, Николя, я что, похож на секретного агента?

– Словом, не хотите мне сказать?

Бризабуа по-прежнему улыбался.

Тайна, окружавшая отца, сгущалась. Бризабуа ничего не сказал. Николя осторожно оглядел зал, где они сидели. Вроде бы никто за ними не следил. Может, Бризабуа боится? Да нет, вид у него был спокойный и мирный. Его можно было принять за учителя или за ученого-историка. Люди с такой внешностью неприметны.

Николя подался вперед и перешел на шепот:

– Альбер, а вы не думаете, что отцу перед смертью угрожали? Может, кто-то…

Он говорил очень быстро, не решаясь довести мысль до конца.

– Не думаю ли я, что его убили? – с живостью отозвался Бризабуа. – Нет, не думаю. Но твой отец все время шел на риск, и его не волновало, что у него есть родители, жена, маленький ребенок. Это было сильнее его. Такой уж он уродился.

– А мой отец когда-нибудь говорил вам о некоем Алексее?

Бризабуа наморщил брови:

– Не припомню, чтобы он вообще произносил это имя.

– А о письме, полученном из России, не говорил?

Бризабуа помолчал.

– О письме?

– Да, о письме.

Бризабуа принялся передвигать по столу кофейную чашку. Одежда на нем была в пятнах, от него дурно пахло, очки косо сидели на носу. Пряди слишком длинных волос спадали на шею. Интересно, где он живет? Николя представил себе сырую квартиру на первом этаже, с окнами во двор-колодец. Остались ли у него фотографии Теодора Дюамеля? Завидовал ли он обаянию своего друга? Наверное, ему не доставляло удовольствия, когда на улице, если они шли рядом, все взоры устремлялись на Теодора, а не на него. Эмма порой беззлобно посмеивалась над ним и все спрашивала, есть ли у него «мадам Бризабуа». «Бедный старина Альбер, – говорила она, – он выглядит иногда таким одиноким и заброшенным, словно собака, которая ждет возвращения хозяина: глаза не отрываются от двери, уши ловят каждый звук на лестнице».

– Письмо… Это интересно…

– Вы что-то вспомнили? – как в лихорадке, спросил Николя.

Бризабуа медленно кивнул, снял очки, протер их полой рубашки и снова надел.

– Было письмо. Летом девяносто третьего. В его последнее лето.

– Да? Это точно?