Русские чернила

В этот момент из столовой донесся пронзительный хохот отца.

– О делах, – ответила мать как ни в чем не бывало, наливая ему картофельный суп.

И он понял, что придется самому разбираться, что все это значит.

Как-то раз в субботу они вдвоем с отцом отправились на Елисейские Поля пообедать в «Pizza Pino». Вдруг отец вздрогнул, страшно побледнел и сложился пополам, ткнув Николя в бок:

– Кид, я засек врага. Пригнись!

Сначала ему показалось, что это шутка, игра, но отец был бледен до синевы. Он пришел в себя, только когда они зашли в ближайший магазин. Наклонившись к витрине, Теодор делал вид, что его чрезвычайно интересует стеллаж с шелковыми шарфами. Николя тоже пригнулся. К ним с заискивающим видом подошла продавщица, но отец ей махнул, чтобы уходила.

– Что бы ни случилось, не оглядывайся.

Голос его звучал как обычно, разве что чуть глуше, но лицо по-прежнему пугало неестественной бледностью. Николя разглядывал шарфы (он еще долго помнил отвратительный розово-сиреневый узор, мама такой ни за что не стала бы носить), и ему казалось, что они уже не один час стоят застыв на месте. Прошла еще целая вечность, и отец прошептал:

– Путь свободен. Смываемся.

И они побежали, взявшись за руки, втянув голову в плечи, а отец прятал лицо в поднятый воротник пальто. Щеки у него начали понемногу розоветь, и Николя вздохнул с облегчением. Не выпуская руки сына, Теодор ворвался в ресторан «Фуке», взлетел по лестнице и толкнул мальчика в кресло:

– Подожди меня здесь. Я быстро.

Он скрылся в телефонной кабинке, откуда Николя было все слышно.

– Бризабуа, это я. Я видел его на Елисейских Полях.

Долгое молчание.

– И что ты предлагаешь делать? Черт! А о последствиях ты подумал? Ах вот оно что! То есть если ты считаешь…

Снова молчание.

– Черт возьми, надеюсь, ты прав.

И отец с таким ожесточением повесил трубку, словно хотел, чтобы Бризабуа на том конце провода понял, как он сердит.

Возвращались они на метро: Теодор Дюамель редко ездил по городу на своем чуть помятом «ягуаре». Николя робко спросил, кого же он все-таки увидел. Отец широко улыбнулся:

– Все под контролем, не волнуйся.

Но Николя не мог не волноваться. Дома он не сказал матери ни слова, хотя его так и подмывало все ей выложить.

Отношения между родителями представляли для него еще одну загадку. После смерти Теодора Эмма Дюамель заявила, что он был любовью всей ее жизни. Но за одиннадцать лет Николя что-то не почувствовал, чтобы это был счастливый брак по любви. В конце концов он понял, что мать просто закрывала глаза на авантюры мужа. Страдала ли она от этого? А может, махнула рукой и прощала ему все его выходки? В тысяча девятьсот восьмидесятом Эмме был двадцать один год, она блестяще училась, а двадцатилетний Тео работал фотографом в «Пари матч». Они познакомились в модном ночном клубе «Кастель» на улице Принцесс. Он был там завсегдатаем, а она пришла случайно, в первый раз: ее затащила в этот кабачок бойкая подружка. Любовь вспыхнула сразу. Эмма встречалась тогда со студентом-бельгийцем из коллежа Людовика Великого, а у Тео была Янике, норвежская манекенщица, чьи фото появлялись на обложке журнала «Elle». Отец и мать поженились, когда Николя был уже в проекте. Его никогда не покидало ощущение, что Эмма относилась к мужу как к большому капризному ребенку и потому терпела его. Когда его не стало, ей было всего тридцать четыре года. В ее жизни время от времени появлялись мужчины, но еще раз выходить замуж она не собиралась.

Отец всю жизнь отличался отвагой и дерзостью, именно такой притягательной сумасшедшинки и не хватало Николя.

– Твой отец был Безумным Шляпником[4], – не раз признавала Эмма. – Ты, слава богу, совсем другой, весь в меня. Ты у нас серьезный.

Теодор не мог удержаться от всяческих проделок. Одни отличались откровенной глупостью, другие вызывали уважение. Однажды он вылил несколько литров пены для ванны в фонтан перед церковью, откуда его «недруг» выходил под руку с молодой женой. Пена быстро запрудила всю площадь, как в фильме «Вечеринка» с Питером Селлерсом. А полсотни белых мышей, выпущенных в зал, где проходил прием, куда его не пригласили! Но больше всего тосковал Николя по отцовским рассказам «на сон грядущий». В одном из телевизионных интервью он как-то сказал:

– Богатое воображение моего отца и те бредовые истории, которые он мне рассказывал на ночь, перед тем как погасить свет, и сформировали из меня писателя.

Николя любил вспоминать минуты, проведенные вместе с отцом в комнате на улице Роллен. В этой комнате он рос в окружении альбомов с комиксами о Тинтине и Астериксе и постеров с Харрисоном Фордом в роли Индианы Джонса или Хэна Соло. Мать редко укладывала его спать. Эта миссия была поручена отцу, и тот относился к ней очень серьезно. Николя сворачивался клубком под одеялом, положив голову отцу на грудь, и вдыхал исходивший от него запах «Eau Sauvage» и сигары, пусть он и выкурил свою «Monte Cristo» много часов назад.