Русские чернила

Он рассказал о частных уроках, потом сразу перешел к тому, как открыл настоящее происхождение своего отца. Судя по всему, семья сознательно замалчивала эту историю. Он протянул Лизе свидетельства о рождении отца и бабушки. Она внимательно их изучила и сказала:

– Ваша бабушка родилась в старинной клинике возле Таврического сада. Сейчас там располагается медицинский университет.

– А отец?

– Он родился не в больнице. Дома, на улице Писарева. Я могу вас туда проводить. Это совсем недалеко отсюда, можно дойти пешком.

Она предложила ему тосты, масло и конфитюр.

– Чем я еще могу вам помочь?

– Сам не знаю. Я как-то растерялся, – смущенно сознался он. – Не знаю, с чего начать.

– Ладно, попробуем зайти в загс Адмиралтейского района, ведь ваша семья жила в Адмиралтейском, и попытаемся разыскать следы ваших предков.

– Очень вам признателен.

– По-русски спасибо, Николай.

Она опять произнесла его имя по-русски и наградила одной из своих редких улыбок.

– А вы знаете, что русское Федор и французское Теодор – одно и то же имя?

– Нет.

– Вы слышали, чтобы ваша бабушка и отец когда-нибудь говорили по-русски?

– Никогда.

Они молча допили чай и вышли из дому.

– История нашего города написана болью и славой, и мы несем на себе отпечатки и того и другого, – заметила она.

Лиза повела его по улицам с шумным движением, то и дело останавливаясь, чтобы показать то памятник, то статую, то мост или церковь.

В загсе Николя долго ждал в мрачноватой комнате, которая, казалось, хранила отголоски былого номенклатурного гнета. Ни один из чиновников не улыбался. Лиза объяснила, что это характерная черта именно русских чиновников. Однако это вовсе не означает, что они настроены враждебно.

Спустя несколько минут она вышла к нему с какой-то бумагой в руках.

– Вот видите, Николай, – торжествующе заявила она, – это было вовсе не так уж и трудно.

Он взглянул на бумагу, но не смог ничего понять.

– Ах да, я совсем забыла, вы же не читаете по-русски. Я переведу. Здесь сообщается, что ваши прадедушка и прабабушка, Наталья Ивановна Левкина и Владимир Николаевич Колчин, умерли соответственно в тысяча девятьсот восемьдесят втором и тысяча девятьсот семьдесят девятом. Еще здесь обозначены имена их детей.

– Моей бабушки.

– Да, Зинаиды, и еще одно имя.

– Еще одно? – удивленно переспросил Николя.

Он снова посмотрел на документ.

– Да. Здесь названа ваша бабушка, Зинаида Владимировна, рожденная в сорок пятом, уже после снятия блокады, как и многие дети того времени. Но тут есть и еще один ребенок, ее брат, старше ее, видите?

В унылой комнате повисла гнетущая тишина. В конце коридора Николя услышал шаги и голоса, потом все стихло.

– Как его звали? – осторожно спросил Николя, весь обратившись в слух.

– Алексей Владимирович, рожден в сороковом.

По дороге к улице Писарева, к дому, где родился его отец, Николя молчал. Лиза, видимо, интуитивно понимала, что сейчас с ним лучше не заговаривать. Он шел, пристально глядя себе под ноги, и поднял глаза от асфальта, только чтобы полюбоваться золотыми куполами и барочными сводами собора Святого Николая. В его голове теснилось множество вопросов, которые ему трудно было сформулировать. Жив ли еще Алексей? В актах рождения и смерти его прабабушки и прадедушки ничего об этом не сказано. А в свидетельстве о смерти в двухтысячном году их дочери Нины – тем более. Надо ли пытаться найти Алексея? И стоит ли?

– Это здесь, – сказала, остановившись, Лиза Сапунова.