Русские дети. 48 рассказов о детях

Страшная турецкая жара сгустилась в классе, от столов дрожащими струями поднялся к потолку раскаленный воздух. Прямо перед собой Векшина увидела уходящую за горизонт, белую от зноя каменистую дорогу. По ней, шатаясь от усталости, брел папа. Его рубашка прилипла к спине, волосы поседели от пыли. Пот заливал ему глаза, иногда он с мольбой о дожде поднимал их к небу, надеясь различить вдали то крохотное облачко, которому, как обычно бывает в южных странах, суждено скоро превратиться в грозовую тучу. Вслед за ним на громадных, с кривыми рогами, ревущих и сверкающих под безжалостным турецким солнцем мотоциклах ехали усатые полицейские в бордовых фесках. Они норовили подтолкнуть папу передними колесами: шнель, шнель!

Закусив губу, Векшина вытащила из портфеля пенал, из пенала — кусочек мела и незаметно выбелила ребро стола. Время от времени Родыгин прислонялся к этому ребру, была надежда, что он выпачкает себе брюки.

Программа беседы была исчерпана, но Родыгин полагал для себя делом чести закончить ее строго со звонком. Шумная благодарность маленьких слушателей, отпущенных по домам раньше срока, не трогала его сердце. К тому же, раз уж заговорили о пьяных водителях, полезно будет рассказать и о том, как с ними поступают в Сингапуре.

— А вот в Сингапуре…

Родыгин умолк, потому что в дверь боком протиснулся Филимонов.

— Можно войти? — спросил он.

Не ответив ему, Родыгин обратился к классу:

— Ребята, что он забыл сделать?

— Постучаться? — догадалась соседка Векшиной.

— Слышал?

— Ага.

— Тогда выйди и войди как положено.

Филимонов вышел, аккуратно прикрыл за собой дверь и три раза стукнул в нее со стороны коридора.

— Войдите, — гостеприимно отозвался Родыгин.

Дверь открылась, Филимонов переступил порог и замер.

— Ну, дальше, — подбодрил его Родыгин. — Что теперь нужно сказать?

— Можно войти?

— Ты уже вошел.

Облегченно вздохнув, Филимонов направился к своему столу, но Родыгин, как гипнотизер, на расстоянии удержал его отвесно выпрямленной ладонью. Филимонов ощутил, как прямо в грудь ему упирается что-то невидимое и упругое, похожее на струю воздуха от вентилятора, только тоньше и тверже. Он задом отступил обратно к двери.

— Теперь нужно попросить разрешения сесть на место, — подсказал Родыгин.

Филимонов молчал. Он чувствовал, что скоро зазвенит звонок. Звонок всегда начинался щекоткой в животе, а уж потом слабым эхом гремел по этажам.

— Давай начнем все сначала, — предложил Родыгин. — Выйди еще разок и постучи.

— Честное слово, меня тошнило! — сказал Филимонов.

— Пожалуйста, — попросила Векшина, — разрешите ему сесть!

Она по себе знала, какое охватывает бесконечное одиночество, если что-нибудь заболит в школе, голова или печень. Недавно на истории у нее пошла носом кровь, Надежда Степановна уложила ее в учительской на диване, и она весь урок пролежала там лицом к потолку, думая о смерти.

Сейчас, чтобы не расплакаться, нужно было немедленно вспомнить что-нибудь хорошее. Векшина стала вспоминать Новый год. Для школьной елки мама сшила ей костюм принца из “Золушки”, папа купил в магазине “Подарки” стеклянную пепельницу в виде туфельки. Праздник устроили в спортивном зале, елка стояла на диске старого проигрывателя и начинала вращаться со скоростью тридцать три оборота в минуту, когда Дед Мороз стукал об пол своим посохом. Надежда Степановна, одетая Снегурочкой, села прямо на пол, сняла один валенок, взяла у Векшиной ее хрустальную туфельку, с которой она неприкаянно ходила туда-сюда вдоль шведской стенки, и уморительно пыталась надеть ее себе на ногу. Все вокруг смеялись, лишь Векшиной почему-то хотелось плакать, и, как всегда, тем горше, чем темнее был источник этих необъяснимо подступающих к горлу слез.

Родыгин подмигнул Филимонову.

— За тебя тут Векшина ходатайствует. Ты, понимаешь, спьяну чуть не задавил ее вместе с младенцем, а она уже все простила. Вот женщины! Давай-ка выйди, постучи и отчекань как настоящий мужчина.

Филимонов опять вышел, дверь закрылась. Родыгин приготовился ласково потрепать его по затылку, когда он будет проходить мимо. Кожу на ладони щекотнет нежный ежик филимоновских волос.

Прошла минута, никто не постучал. Родыгин прошагал к двери, осторожно приотворил ее, распахнул настежь. Филимонов исчез, коридор пустынно расстилался в обе стороны, за окнами темнело, собирался дождь. Возле ближнего окна стояла швабра, техничка Алевтина Ивановна медленно сыпала из ведра на пол светлые опилки.

— Не знаю, — ответила она на вопрос о том, куда подевался только что бывший тут мальчик.

В классе тоже как-то разом сделалось темно. Родыгин включил электричество и вернулся к прерванной теме:

— Так вот, ребята, в Сингапуре с пьяными водителями поступают еще оригинальнее, чем в Турции…

4

Вернувшись на рыночек, Надежда Степановна громко спросила:

— Кошелька никто не находил?