Второго сентября после второго урока Пал Тиныча пригласили в кабинет к директору. Юлия Викторовна была на редкость приветлива, рассыпалась в своём бюрократическом красноречии мельчайшим бисером.
Подобный зачин обещал запятую и последующее «но», и Юлия Викторовна не подвела.
Прежний Пал Тиныч скромно кивнул бы и пошёл за помощью к учительнице информатики – Оксане Павловне, которая просила звать её просто Окса (имя, с точки зрения историка, больше подходившее реке, а не женщине). Новый Пал Тиныч, находившийся в эпицентре заговора, усмехнулся. Что это, как не ещё одна часть хитроумного плана – все мы должны быть на виду: учителя, родители, дети. За нами давно не надо шпионить, не надо тратить денег на агентскую сеть и вербовку – мы успешно следим за другими и охотно доносим сами на себя. Например, Диана как одержимая ежедневно отчитывалась в своих аккаунтах – что ела, где была, с кем встречалась. Публикации сопровождались фотографиями и ссылками, а потом Диана бдительно отслеживала – кому понравилось, сколько человек оставили комментарии, кому понравились комментарии и так далее… Вася МакАров называл таких, как Диана, «тэпэшками», но когда Пал Тиныч попросил его расшифровать это понятие, совсем не по-Васиному стушевался. Совсем, значит, неприличное слово.
У историка же по сей день не было своей странички – он даже адрес электронный завёл только после того, как Юлия Викторовна пригрозила ему штрафом:
– Как родители должны с вами связываться, Пал Тиныч?
Тогда он завёл адрес и действительно получал иногда письма с вопросами «Что задано по истории?» и, самое ужасное, с поздравительными виршами от учительницы литературы. Вирши были длинные, хромые, лишние слоги торчали из строк, как невыполотые сорняки на грядке, – а литераторша была обидчива и на другой день обязательно спрашивала, получил ли Пал Тиныч стихотворную открытку
Второго сентября Пал Тиныч пошёл после уроков не в буфет, где обедала Окса и её приятельницы – литераторша, химичка, англичанка, – а в школьный двор. Он знал, что справа в кустах, за гаражами, подальше от всевидящего ока водителей, терпеливо высматривающих каждый «своего» пассажира, курят Миша Карпов и его гончие псы. МакАров их обычно чурался, но в этот день тоже оказался рядом – как раз пытался прикурить.
– У меня к вам разговор, друзья, – сказал историк.
– А за сиги ругать не будете? – удивился Карпов.
– Буду, – обещал Пал Тиныч, – но в другой раз.
Миша достал из кармана коробочку «Тик-така», потряс ею над каждой ладонью, после чего Пал Тиныч, как крысолов, вывел детей из кустов.
– Иван, жди меня, – велел Карпов водителю, сидевшему за рулём очень новой и очень красивой машины – марка её была Тинычу неведома. Его автомобильное развитие, а главное, интерес к подобным вещам остановились где-то на стадии «жигулей», в раннем детстве.
Пятидесятилетний на вид Иван послушно кивнул. Он был маленький и краснолицый – голова над рулём, как на блюде.
– Вы куда это? – возмутилась Даша Бывшева. Она и Крюковы как раз завершили обед – на траве, под ногами у них валялась гора конфетных обёрток и три баночки из-под колы.
– Если уберёте за собой это свинство, можете пойти с нами, – сказал историк, не оборачиваясь.
Сзади сначала зашуршало, потом затопало – гарпии неслись следом, заинтригованные.
Класс ещё не успел разъехаться, Пал Тиныч собрал почти всех в своём кабинете и спросил:
– Кто из вас знает, кем был Макбет?
– Это герой Лескова, – предположила отличница Катя Саркисян.
Пал Тиныч вздохнул. Всё это будет значительно сложнее, чем ему казалось. И зря, наверное, он пошёл с Шекспира. Ещё и с Макбета.
– Входят три ведьмы, – начал Пал Тиныч. Дети молчали, слушали, но не так, как Артём. Катя Саркисян была очень вежливой и не хотела перечить учителю. Остальные мучились, скучали, даже Вася смотрел на историка каменными глазами. Пал Тиныч волновался, забывал детали – получалась не высокая трагедия, но повесть, которую пересказал дурак.
– Зачем вы нам это рассказываете? – спросил еврейский атлет Голодец в том месте, где явился призрак Банко.
А Вася, предатель, стал издеваться, изображая:
– Я призрак Сбербанка!
Пал Тиныч ничего не ответил ни ему, ни Голодцу – рассказывал дальше, и постепенно к нему вернулась память. Целыми строками: