Русские дети (сборник)

Родители, изумлённые моей дружбой с такой взрослой девочкой, становившейся в их присутствии тихой, вежливой и рассудительной, как маленькая старушка, разрешили мне гулять с ней по вечерам, в сумерках и даже после заката – при условии, что ровно в девять Наташка приведёт меня домой. И она, конечно, приводила, почти всегда вовремя, а когда мы всё-таки опаздывали, не забывала подвести стрелки тяжёлых отцовских часов, доставшихся ей после покупки новых: «Ой, извините, пожалуйста, опять они отстают, я обязательно переставлю». Этого оказывалось достаточно, чтобы завтра меня снова отпустили с ней на целый день. Такова была сила Наташкиного обаяния.

Впрочем, почему «была». Чего-чего, а обаяния с возрастом только прибавилось. Если бы Наташка решила завоевать мир, он лёг бы к её ногам после единственного телевизионного выступления примерно такого содержания: «Дорогие люди, я тут вдруг подумала, наверное, будет очень здорово, если я стану вами повелевать, как вы считаете?» И улыбнётся мечтательно, накручивая на палец светлый завиток у виска.

Но на черта ей сдался весь мир? У Наташки двухэтажный дом на улице Полоцко, мастерская на чердаке, загрунтованные холсты вместо мокрых простыней, сад обнесён деревянным зелёным забором, и старая слива заглядывает в окно спальни, с каждым летом продвигается всё глубже, того гляди, заберётся в комнату целиком и начнёт там обживаться. «Тогда придётся мне спать на кухне, – смеётся Наташка. – Хорошо, что там есть гостевой диван!»

Гулять до темноты – это было очень важно. Потому что днём не видно звёзд, а смотреть на звёзды Наташка любила больше всего на свете. И я тоже – после того, как она смастерила для меня «телескоп». На самом деле просто свернула в трубу лист плотного картона, обклеила сверху тёмно-зелёной бумагой, украсила семиконечными звёздами, старательно вырезанными из разноцветной конфетной фольги. Сказала: «Если будешь долго-долго смотреть в дырку, не моргать и не бояться, обязательно всё увидишь». И я, конечно, смотрел, пока из глаз не потекли слёзы, а потом, утерев их, начал сначала. И снова, и ещё раз. Получаться стало только на третий день. Или вообще на четвёртый. Мне-то тогда казалось, я чуть ли не половину лета провёл, безрезультатно пялясь в эту зелёную трубу. Время в детстве идёт очень медленно. Вернее, в детстве оно как раз совершенно нормально идёт, а потом почему-то ускоряется. Никогда не пойму, зачем так устроено.

Но важно сейчас не это, а что всё получилось. Наташкин «телескоп» вдруг заработал для меня.

– Что ты видел? – тормошила меня Наташка.

Она уже много раз спрашивала, сгорая от нетерпения, но я только мрачно мотал головой – дескать, ничего особенного. Никогда ей не врал.

Но на этот раз я молчал совсем по другой причине – не мог найти подходящие слова. Наконец сказал:

– Как будто в звёздах живут другие звёзды, поменьше. Их там много-много, но вроде никому не тесно. А наоборот, хорошо. И ещё между всеми звёздами протянуты такие светящиеся нитки, как лучи, но не совсем лучи. Мне кажется, они для звёзд вместо слов. Или как за руки держаться. Чтобы быть вместе и не скучать.

– Я тоже думаю, это они так разговаривают, – кивнула Наташка. – Просто мы их не слышим, а только видим. Ужасно хочу выучить звёздный язык! Но его вообще никто не знает. А даже если узнает, всё равно ничего не сумеет сказать. Это же как надо светиться, чтобы так разговаривать!