Русские дети (сборник)

В детстве болеть было приятно. Отец строжился, выговаривал за любую провинность, но если кто-то из нас хоть чуток заболевал — батя даже в лице менялся.

Лежишь: жар, рвота, перед глазами всё кружится; воскресенье, врачей не дозваться. Отец лечит по-своему, травки и взвары мне подаёт на ложечке весь день, губами лоб трогает, обнимает. Мама рядом переживает, тряпки мокрые меняет, книжку читает вслух.

К ночи становится чуть легче. Наконец-то хочется есть, только непонятно, чего именно. Не опостылевший бульон, не кашу…

— Молочка бы, пап… и пряников, свежих, с карамельной корочкой…

И будит папка среди ночи тёть Шуру, у которой дойная корова, просит чуток молока.

А пряники — те только в магазине, да время-то уже…

И ем я среди ночи пряник, запиваю парным домашним молоком — «казённое» мне нельзя, плохо мне с него. А батя положил голову на забинтованные почему-то руки — спит прямо за столом.

Наутро я просыпаюсь от строгого чужого голоса. У печки сидит участковый, разложил на коленках какие-то официальные бумаги и папку спрашивает:

— Зачем стекло высадил?

— Пряники взял… Я ж деньги на прилавок положил.

— Да видел я… Татку-продавщицу не мог, что ли, разбудить, коль приспичило?

— Да не было её, загуляла где-то… А как догадался-то?

— Так кровь же по снегу до самой твоей двери. Тоже мне тать …

Участковый смотрит на меня, видит в изголовье смятой постели ковшики с отварами, тазик с полотенцем, пузырьки лекарств.

— Старший, что ли, захворал?

— Старший. Не ел ничего. Пряников захотел…

— Ладно. Напишу «неустановленные хулиганы». А стекло — вставь. Татка верещит, грозится виновнику башку пробить — весь магазин ей выстудил. Как ты только решётку своротил… Ну ладно… Кровь у дома затри.

А сестрёнка сидит у стола и требует пряник себе:

— Тебе же для меня не жалко, да?..

Мне и вправду не жалко, я уже здоров.

А последний пряник мы делим на всех.

Чапаев

За кого нынешние пацаны играют в войнушку — не представляю…

Мы-то играли, конечно, за красных.

«Наши» лежат в окопах, притаились, а каппелевцы идут цепью. Человека три — больше за белых не находилось желающих.

Я за вражескую сторону часто играл, прямо беда какая-то — то беляки, то предатель-комсомолец на городском театральном конкурсе. Даже интересно было — стану ли когда-нибудь героем на сцене.

Так и не сложилось.

А тогда, в детстве, идёшь цепью на красных — и немного обидно: у вас дисциплина и погоны, белая кость, — а эти, с пулемётами и Анкой, должны победить. Потому что должны — они же наши. Только Чапаев должен с обрыва прыгнуть в реку.

У нас карьер был старый, с водой — вот туда наш Чапаев-Пашка и прыгал, прямо с самой верхотуры.

Пашка умел дыхание надолго задерживать. Потому он всегда был Чапаевым. Прыгнет — и плывёт, одной рукой гребя: раненый, дескать. А мы, беляки, стреляем сверху. Анку уже убили, Петьку тоже, теперь Чапая достреливаем. А он всё слабее гребёт, всё тише… И тонет, конечно, — Чапай ведь.

Потом мы, беляки, радуемся. Ну а потом красные все оживают и побеждают беляков. Даже Анка.

А Пашка, бывало, в это время ещё не выныривал — дыхание тренировал.

Однажды его так старшие пацаны выволокли — за корягу под водой зацепился. Откачали из него воду, как учили на факультативе по первой помощи, — а он первым же делом:

— Видали, как я дыхание умею задерживать?!

Видали, конечно. Но не смеялись — он же для дела.

Пашка сейчас где-то, говорят, в Надыме спасателем работает, на воде. Кого он там спасает — ума не приложу. Откуда там лето-то…

Но если будете в Надыме, не бойтесь тонуть — Пашка спасёт, ручаюсь.

Он дыхание умеет задерживать лучше всех.

Роман Сенчин На будущее

— Оля, ну что это такое? Ты же взрослый нормальный человек, а устраиваешь тут какие-то три тополя на Плющихе. — Тётя Ира покачала головой и досадливо, с болью выдохнула. — Давай успокойся, ложись, а завтра решим окончательно. И вообще, это непорядочно просто — такое положение, а ты бежать…

Пять дней назад тётя Ира позвонила Олиной маме и рассказала, что маму мужа положили в больницу — инсульт, и предложила прислать им Олю:

— Поможет тут с Варей и, может, на подготовительные запишется. Надо ей куда-нибудь всё-таки поступать.

После звонка весь вечер в доме держалось напряжение. Мама была и рада, что появилась возможность отправить Олю в Москву, и боялась этого. Не решалась прямо спросить: «Ты-то как, согласна?» И Оля и ждала этого вопроса, и не хотела, чтоб он прозвучал. О Москве она, конечно, мечтала, а вот когда появилась возможность, испугалась…

Вместе с мамой, молча, покормили Тузку, кур, свинью. Лишь когда наливали свинье, мама вздохнула:

— Скоро пороситься будет… Стайку почистить надо, а то зараза…

Оля неопределённо мыкнула.

Ужинали тоже молча, под телевизор, который сначала смешил передачей «Поле чудес», а потом стал пугать программой «Время». Вместе помыли посуду, и когда Оля направилась к себе, мама спросила:

— Ну как решила-то?

— А? — Она, ясно, поняла, о чём мама, но это «а?» вырвалось само, хотелось оттянуть ответ.

— Поедешь, нет? Я за тебя решать не могу. Двадцатый год человеку…