Русские диверсанты против «кукушек»

«Зимой 1942–1943 годов неоднократно выполняли задания по разведке и минированию западного берега Онежского озера. Такие вылазки совершались в течение одной ночи и при этом надо было преодолеть расстояние свыше 50 км. К этому периоду войны финны укрепили свою линию обороны, поставив в наиболее опасных местах прожекторные установки и заминировав берег. Для прохода в минных полях группе придавали сапера из инженерных частей фронта. Но и при таком усилении нам не всегда удавалось благополучно преодолеть минные заграждения. В одном из походов мы потеряли сапера Середу, который подорвался на финском фугасе. Он умер при эвакуации на базу. Ведь раненых приходилось везти на скрепленных лыжах, без средств подогрева и покрывать расстояние в 50 км. Раненые при такой эвакуации обычно погибали из-за большой потери крови и переохлаждения. Такова правда.

В походах нам часто преподносила сюрпризы февральско-мартовская погода. В дневное время наступало потепление, а в вечерние и ночные часы ударял крепкий мороз, который превращал наши отсыревшие масхалаты в жесткие скафандры, затрудняющие передвижение и ведение боевых действий. В такую погоду у нас в валенках замерзали мокрые портянки и на базу мы возвращались с отмороженными пальцами ног.

Случались у нашей группы и походы с дневкой на льду Онежского озера. Так было в феврале 1943 года, когда мы получили задание на разведку района южнее Петрозаводска. В этом походе группа была обнаружена во время дневки на льду озера и подвергалась обстрелу и бомбежке с вражеских самолетов. Вечером мы повернули обратно. Я был ранен осколком бомбы в бедро (слепое ранение), но прошел самостоятельно на лыжах до своей базы в поселке Шала, что в Пудожском районе. Ребята взяли у меня весь груз и автомат ППШ и я, работая в основном лыжными палками, сумел преодолеть более 60 км и добраться до медпункта базы».

Воспоминания А. Архиповой, бывшей медсестры отряда «Станинец», дополняют рассказ о трудностях партизанских походов:

«Помню, возвращались на базу после очередного рейда по тылам. Группа была до предела измотана. От голода нас шатало. И тут в пути мы наткнулись на группу командира Цветкова. Они были все перебиты. Мы осмотрели — ни одной живой души. А среди тел погибших лежит весь в крови вещевой мешок с сухарями. Мертвое — мертвым, живое — живым. Развязали мы мешок — на наше счастье, он был не заминирован — стали делить то хлебно-кровавое месиво. Поручили это делать мне. Я извлекла ту размокшую от крови наших товарищей сухарную труху и, скрепя сердце, выдавала каждому бойцу по ложке…»[189].