Русские до славян

Не знаю, стоит ли ссылаться на Клёсова в таком вопросе, но инфа такая есть.

Но надо ещё добраться до тех времён, потому что покамест у нас ничего определённого по жизненному пути Хёгни-I1 нет. Зато можно провести некоторые наблюдения за процессами, которые его явно не обошли.

Итак, около 9–8 тысяч лет назад люди I разных подгрупп дошли до края тогдашней Европы (впрочем, и сегодняшней) в Скандинавии, по пути, разумеется, населив и другие местности. Это была эпоха глобального потепления, и подгонял их не только поднимающийся уровень воды в морях – это был только толчок, – но и, главное, смещение родного северного оленя вслед за границей между тундрою и лесотундрою. То есть уходила добыча, а скорее всего – хотя прямых свидетельств нет – и такой же партнёр по биоценозу, как тот же олень для наших нынешних настоящих людей неной ненэч, про которого и не найдёшь границы, дикий он или одомашненный, но без которого – никуда).

Разумеется, те средиземноморские I, которые стали уходить от своей версии Всемирного потопа, не натолкнулись на партнёрство с оленем одномоментно – не забудем, сам процесс их «бури и натиска» на Европу продолжался примерно столько же лет, сколько отделяет нас от Рождества Христа. Люди в ходе экспансии расселялись, мы об этом уже говорили. И вот в процессе расселения кто-то открыл для себя радости охоты на зайцев и лосей, а кто-то – «сотрудничества» с оленями.

А кто-то – в других регионах – с лошадками. А кто-то – вообще со злаками и прочими полезными растениями. Да люди той самой натуфийской культуры, например.

Это важно. Потому что, похоже, толчком ко всем этим процессам послужило одно и то же событие – принципиальное изменение климата в позднем бореале и раннем атлантике.

Прежде было холоднее и суше, а тут стало тепло и влажно. Широколиственные леса сдвинулись на север, зато трава в Великой Степи пошла густая и сочная, в человеческий рост. На ней сразу поднялись тучные стада зубров и лошадей, которых стало так много, что в головах у тамошнего населения зашевелилась мысль о присвоении этих даров природы. То есть возле одного стада можно было сытно жить и бурно размножаться, чем люди интенсивно и занялись. Но стада естественным образом кочевали – вслед за ними стали кочевать и охотники. А зачем, кстати, охотиться, когда лошадки – зверушки хоть и психованные иногда, но, в сущности, тихие и незлобивые. И вот как-то вдруг – с нашей высоты времени, конечно, а на деле очень постепенно – в Степи начали вырастать разные немалочисленные сообщества кочевников. По сути – тех же земледельцев, только не растительные ресурсы эксплуатирующие, а животные. Можно сказать, повезло – у бедных Виннету в Северной Америке лошадок не было, и им так и пришлось остаться охотниками на совершенно не приручаемых из-за своей тупости бизонов…

А южнее – Палестина, Месопотамия, Анатолия, где тоже было куда более влажно, чем ныне, но зато не было степного простора и лошадок, – начало развиваться растительное земледелие. Тоже, как говорится, ничего личного – только бизнес. То есть то, чего легче присвоить при минимальных трудозатратах. Где-то в Скандинавии, на берегах Анцилового озера, которое через 6 тысяч лет станет нынешним Балтийским морем, легче всего прокормиться миролюбивой оленинкой да рыбкой бессловесною – тем и занимаются в промежутках между затоплением голов соплеменников на радость подводным богам. Где-то между Майкопом и Краматорском отыскал в высокой траве стадо лошадок – отбил кобылку, съел, а жеребёночка оставил при себе, узду ему изобрёл. И тоже экономично получилось. А где-то над останками бедных кармельских неандертальцев хорошая, жирная земля наросла, где, оказывается, хорошо та травка вырастает, семена которой, если сварить, во вкусную кашку превращаются. А поскольку у нас тут глиноделие оказалось открыто, то эту кашку можно запечь в горшке и получится из неё вообще царская еда – хлеб. И какой смысл охотиться за козлами и оленями, ноги бить? Разве что пирожков с мясом напечь…