Русские эротические сказы

Она раскинулась и не знает: предвкушать или сомневаться. Улёгся вельможа на неё всем брюхом — и что? Лежит она будто под барабаном, а кошелёк даром на виду: пальцу до портмонета, как прощанию до привета. Она мужу: «Эх, ты! Переморозил шампанское — бокал не наполнить». Он слез: хоть, мол, бутылку откупорю. Выхлебал три и кувырк: повалился на брюхо, как убитый барабанщик на барабан.

Полинька сошла с поезда на станции Казань, велела носильщикам багаж повынести. Наняла извозчиков: одного с пролёткой, второго с подводой, для багажа. Приехала на пристань, взошла на пароход — и вниз по Волге. Верила в свою звезду. Раз-де случилась с замужеством осечка, а пыл к охоте дудкой не выдуло: будет мне дикое что-нибудь в сюрприз.

Расположилась в дорогой каюте, окно открыто на верхнюю палубу. Тут чей-то голос густой запел:

Кто из нас ненасытней на мзду?
Всадник я или взнузданный конь?
Скачки остро-пьянящий огонь
Взмылит нас и обуглит узду…

Полинька скорей на палубу прогуляться. Ага, вот он: виновник беспокойства. Ростом не взял, но до чего крепко сколочен! Лицом груб, а по одежде — ихо благородие. Поклонился ей: «Простите, — говорит, — я не выношу долго без скачки». Она: «Я б и сама дала закусить удила. Сперва бы только записать про узду — не станет ли от обещания смешно?» Он думает: «Ишь, как охота выставить на смех!» Дюжий-то дюжий, но поистаскан: знал за собой грех сырости. Ладно, к чему грех помнить, когда сама добродетель перед тобой — увлекающа до опупенья! Заметил её с палубы, когда она ещё на причале была.

Заходит к ней в каюту. По стенкам — зеркала, и потолок — зеркало. Между зеркал — ковры красные с будто примешанным дёгтем: как кровь жеребца-перестарка.

Пароход плицами по воде: шлёп-шлёп… тогда было главное не скорость, а угождение красотой богатым-то господам. Чтобы плыли не спешили, а знакомились и жили.

Она глядит на него искоса и будто сама себе: «На борова зла, не встретила ли козла?» А он: «Фрол не козёл, да рог приберёг». Она глазками поиграла: «Фрол за побаску, кунка на ласку, втык на подмашку — и оба врастяжку. Припотели, дух переводят». Он: «Я чаю — перепились чаю». Полинька позвонила в звонок, чай с ромом принесли. Она усмехается: «На чаю голом не прожить Фролом. Станете Фролкой — кладь забыл под полкой».

Ему, ой, не нравится! Так-де и накликает. «Представлюсь, — говорит ей, — по титулу: тайный советник Егерь». Она себе: «Эка сразил! Мой отец повыше». Верно. Однако знатностью этот человек был родовитее её папаши. Но уж и беспутный! А пролаза такой, что ему поручали разные скользкие дела вплоть до заграницы. Управится, как спящего льва обреет. Не упускал и с некошной силой спознаваться, даже живал у эскимосов — от шаманов хитрое перенять. Теперь на него возложили: задом наперёд на дуб влезть, но найти Разлучонского! Егерь как раз и был на пути к нам: личность та, что когда и не в баню идёт, — всякий свежий веник понюхает.

«Хм, хм, — эдак сановито похмыкал и начал: — я, как вы знаете, песельник — так отчего нам не пить чай без утайки навершника и балалайки?» Она головой тряхни. «Только меня, — говорит, — не считать повинной, коли будет недлинный». Этого ущерба он не имел и давай пуговицы расстёгивать.

Отразили зеркала два тела: одно белее белил, второе — заматерелое, с курчавостью и по груди, и на лопатках. Чаёвничают пока вприглядку. Полиньку отвернуться не тянет, но она не хочет и от строгости отступить. «Если, — говорит, — вам желательно: грудью на живот, да из кулака в рот — этого не будет!» Он: «Зачем же такие неприличности?» Из стакана отхлебнул, её по гладкой ляжке похлопал. «Вижу, — говорит, — зев макова цвету просит конфету!» Она: «До времени, чай, не прольёте чай?» Он аж рыкнул в стакан от досады.

Полинька сути не поняла. Упала на спинку, ножки ввысь, ручками их в обним и на титярки, лодыжки скрестила. Оторвись, глаз! Промеж ляжек — зев-цветок, намедованный роток! Выпуклил губки для радостной влупки. Егерь — стакан на столик, возвысился над ней: и только совать забубённого, а чай уж и пролит на простыню накрахмаленну. Она личико скриви: фи, скучный!

А ему не за голову же себя хватать. «Что ж, — говорит, — упадёт когда-никогда и конёк ломовой на улице Столбовой. Но не приходится раз на разок! Сядет девушка на возок — ломовому ль не впору вывезти в гору?» Она глянула, как опивками плеснула. Он через то лишь и стерпел, что дал себе клятву: «Перебью конфуз успехом — или пусть мне…» Какую-де кару бы подобрать? И придумал: «Или из всех колбас мне одну гороховую есть!»

Сказал в мыслях, а они строятся рядок к рядку. Перемешал их, а они опять в свой порядок. Ну, пусть по нему и идёт!