Русские эротические сказы

Полинька всю досаду — в резвость, подскочила к индюку: «Негожий вы, мусьё! Ох, взыщу!» Тот: «Кулдык, кулдык!» Она носком туфельки ему на лапу. Он — всхлоп крыльями, она как отпрянет! Лазоревый муслин оторвался от пояска, открыл белые булочки. Полинька: «Грубиян! Пригласи таких-то — норовят тут же сдобу перелапать!» Паренёк назади неё, она индюку выговаривает, смешочки сыплет — бац-бац ладошками по калачикам. Дразнит круглыми с пришлёпкой, в оттопырку вертит попкой. Обернулась к Артюхе лицом: «В межеулке зев горяч — елдачок скорее вкрячь!»

Он чуть не в стон. Сердчишко не туда рвётся. «Барыня! Ковёр замерзит!» — хвать индюка и в дверь. Она ножками затопала: «Зарезать немедля!»

Он по лестнице вниз и к леску помчись. Навстречу Галя: беремя черемши несёт. Обежал её и с индюком на руках — за нею. Вот они, верзилища голые! Шаг плавный, а сила-то как волнует их! вроде и слегка — но мощно. Ближе-ближе к ним, телом прижал птицу к Галиной пояснице — и хочет облапить потную могучесть.

«Пустого не думай, — кричит, — я с наказом! Велено зарезать индюка».

Она задом оттолкни приставалу, он круче приналёг: чуть птицу не задавили. Пронесло бедную да прямо на Галино роскошество. Та решила: Артюха восторгом извергся. В сердцах лягни его в десятую долю силы. Упал навзничь, хочет взмолиться: «Не опускай подол!» — да голоса недостаёт. Она юбку расправила, говорит: «Впопад, невпопад — каплю пролил и рад!» Положила индюка на беремя черемши, понесла с плачем. Всякую живность ей было жаль.

В тоске и Полинька. Не с изъяном ли паренёк? По наружности — куда бойчее здоровьем. Свежей и не видано. Может, он есть хочет? Простые-то люди всегда несыты. Нёс индюка да, поди, щупал жирного. Слюнки потекли: поджарки б наесться! Одно другое и перебило.

Вечером послала за Артюхой. «Я, — говорит, — не оставлю офицеров на произвол природы. Чтоб мне утром был какой-нибудь для разбора!» Он вышел, она на кухню приказ: как только завтра появится — накормить его индюшатиной до отвалу.

Ночью поехал он в лес, покликал — всё попусту. Вернулся в поместье и в кроличьем хлеву взял из клетки кролика, какой покрупнее. Несёт к барыне — из кухни кричат: «Зайди!» Увидал угощение на столе: не верит, что для него. Ему говорят: «Эдак шутить — не дорого ли?» Ну, фарт упускать не с руки. Связал кролику лапки, чтоб не убежал, да давай индюка уплетать. Одни чистые косточки оставил.

Поднялся в кабинет — и Полинька туда через другую дверь: купаная, томлёная! Наряд на ней острого интересу: мусьё-лениву-не-быть-живу. Шапочка-елбань — моря синей — молочным ободком понизу обведена. Из-под него локоны спадают, чёрные как смоль. Грудки обтянуты тельняшкой полосатенькой; куцая — до пупка не хватило. Талию обвил поясок, горящими рубинами усажен. От него книзу — будто тельняшки лоскут сузился клином, приник к заветному. А далее совсем ничего, лишь туфельки на высоком каблуке.

Артюха держит кролика, она подступи игривым шажком. «Мусьё телепень! При вас ваша лень? — сказала кролику, а глядит зорко на парня. — Коли так уж ленивы, отдохните на ковре». Опустил он связанного на пол, разулся, как в прошлый раз, и скосил глаза к окну. Нет, не видать Гали у леска.

А в кабинете у стенки подушки положены одна на другую, по наперникам вышивка: курочки и гусята. Полинька взяла его за руку, к горке подушек ведёт, а он не утерпел, снова в окно зырк — Галя! На огород вышла. Подол задрала, за опояску подоткнула и в наклон: редиску дёргать.

Полинька указала ему на свою шапочку-елбань и его руку к его же порткам, к причинному месту прижала. Говорит: «Хочешь шапочку, где ловко поместилась бы головка?» Он — в краску, да не в дрожь. Иными чарами заневолен. В окно Галя видна: курганы живые над зеленью встали, так и подул бы на них взамен ветерка!

Барыня ему: я-де росла в именье и научилась от крестьяночек играм. «Это нам поможет в деле с офицером. Чтоб с ним разобраться, надо поконаться! — поправила подушку и пальчиком в вышивку: — Уговоримся так. У меня — курочка-сладкоежка, у тебя — тупорылец-гусишка, на носу шишка».

Усадила Артюху на горку, к нему на колени села, ляжками его обжала. И как запустит ручки в кудри ему! Ах, красота! «Буду, — говорит, — кудри перебирать, меж них родинку искать и присказку сказывать. Найду родинку на последнем словце — гуська ставим на кон. Нет — ставим курочку».

Артюха: «А с господином офицером что будет?» — «И его поставим на кон. Дойдём по порядку!» — ёрзает у паренька на коленях, думает: «Был бы вправду кролик офицером — и связанный добрался бы уж до сладкоежки».

Растрепала Артюхе кудри, начала: «Лебедь на ослядь, елбани погладь!» Он сидит сиднем, по иному прельщенью страдает. Она: «Не приметила, была ли родинка?» — елдыр-елдыр балабонами по его ляжкам; тронула ручкой поясок: лоскут отстегнись — и нет его. «Пусть, — Полинька говорит, — гусёк смотрит да сам решает, ставить ли её на кон?» — и выпростала у парня красавца. Тот словно задумался перед ротком: зевнёт, нет?