Русские эсэсовцы

Цитируя один из отрывков, Ветте заявляет, что этот текст сопровождают фотографии представителей восточноевропейских народов [182]. Однако на соответствующих снимках, объединенных в два коллажа, видны лица негров, арабов, евреев, монголов [183], которые представлены в качестве маргиналов и представителей преступного мира. Если негры, арабы и монголы — восточноевропейцы, тогда профессор Ветте, надо полагать, плохо учил географию.

Среди западных ученых только Клаудия Кунц заняла более-менее обоснованную позицию. Она ограничилась замечанием, что в памфлете идет чередование расовых типов с описаниями опустошений, произведенных представителями «варварских рас — от Аттилы и Чингисхана до евреев, подчинивших себе Советский Союз» [184].

Брошюра «Унтерменш» была подготовлена к изданию Учебным управлением Главного управления охранных отрядов совместно с Комитетом полиграфии Юппа Даэлера и отпечатана в берлинском издательстве «Nordland GmbH» весной 1942 года. Памфлет был подготовлен коллективом пропагандистов во главе с гауптштурмфюрером СС Кенигом [185].

52-страничная (включая обложку) брошюра форматом А4 была снабжена богатым фотоиллюстративным материалом. Среди авторов и владельцев иллюстраций на последней странице обложки приведены агентства «Atlantic», «Associated-Press», «DAF-Gau-Bilderdienst», издательства «Nibelungen», «Orbis», «Presse-Bild-Centrale», «Landsbildschtelle Wien», фотографы Хельга Гласснер, Макс Гелльнер, Анна Винтерер, Ханс Ретцлафф, Эрна Лендвей-Дирксен, Шарлота Рорбах и другие. Указаны также Государственная лаборатория наглядных пособий, рота пропаганды СС и само Главное управление СС. Таким образом, снимки были сделаны не только немецкими военными корреспондентами в начальный период войны (лето — осень 1941 года), но и журналистами (в том числе американскими), побывавшими в СССР в 1920-е и 1930-е годы. Некоторые снимки СС экспонировались на выставке «Советский рай» (1942), пользовавшейся большим успехом, и не только в Рейхе, но и в оккупированных Германией странах (например, в Протекторате Богемия и Моравия).

К сожалению, нет точных сведений, каким тиражом выпустили брошюру. По-видимому, тираж был внушительным (не менее ста тысяч экземпляров). Изначально памфлет предназначался для военнослужащих войск СС, воюющих в Советском Союзе, то есть для ограниченной аудитории. Только в середине 1942 года тираж «Унтерменша» допечатали, а его читателями стали не только члены «Черного ордена», но граждане Рейха.

Основным композиционным приемом брошюры является противопоставление (лица настоящих европейцев — лица индивидов «низших рас»; молодежь Европы — забитые советские юноши и девушки; старики Европы — нищие люди преклонного возраста; крестьянские дворы — унылые колхозы; красивые дома Европы — жалкие лачуги; высокая культура — «дегенеративное искусство»; христианство — богоборчество).

Из 50 страниц памфлета только 10 не содержат «текстового и визуального дуализма». Но это было сделано с тем, чтобы усилить образный ряд, связанный, прежде всего, с преступлениями НКВД (в тексте — ГПУ), голодомором и другими злодеяниями сталинизма.

Перед глазами читателя встают портреты «еврейских комиссаров», евреев из гетто (в Генерал-губернаторстве), государственных деятелей (Черчилля, Рузвельта, Ла Гуардия, Сталина), поддерживавших, по мнению нацистов, политику еврейской мировой экспансии. Между ними, как убеждает памфлет, нет никакой разницы: «Все они — подельники и члены одной преступной шайки» [186]. Всем этим «унтерменшам» противостоят европейцы, начиная от простых людей (молодого итальянца, испанского рыбака, голландского моряка) и заканчивая военными (офицерами вермахта, СС, люфтваффе и кригсмарине). Они — защитники всего «доброго и хорошего, что есть на этом свете» [187].

К слову сказать, авторы брошюры положительно отзываются о славянах, в частности — о болгарских крестьянах. Далее, где идет сравнение бытовых условий, в которых живут европейцы и граждане СССР, с похвалой говорится о словацкой молодежи [188]. Наряду с этим памфлет пробуждает в читателях чувство жалости, особенно когда приводятся снимки, где запечатлены голодные, умирающие русские дети. Для усиления чувственного эффекта используются словосочетания «несчастное существо», «бедное маленькое создание», «малыши посреди ужаса» и т. д. Таким образом, пропагандисты вызывают ощущение сопереживания («даже столетия не в силах осушить это море выплаканных детских слез» [189]).