Русские эсэсовцы

Материалистический подход к жизни, установленный в СССР, давал немало поводов для немецкой пропаганды. Например, под «увеличительное стекло» нацистов попала проблема борьбы с религией. В брошюре ей отводится целых четыре страницы. Эсэсовцы поместили снимки с разрушенными и оскверненными церквями, с храмами, чьи помещения оборудованы под склады. В отличие от «арийской Европы», где верят в Бога и каждому оставляют право на религиозную свободу, в СССР евреи и прочие «недочеловеки» разграбили церкви, а там, где «храмы вызывали раздражение больше всего» — их взорвали[190].

Тема преступлений большевизма — финальный аккорд брошюры. Здесь пропагандисты не жалеют черной краски. Ключевыми словами тут выступают «террор», «ужас», «пытки», «садизм» и «палачи».

Необходимо отметить, что тема военных преступлений и преступлений против человечности во время войны всегда была и будет козырной картой пропагандистских структур любой воюющей страны. Это — одно из эффективных средств манипулирования сознанием. С его помощью можно вносить раскол среди людей, которые по стечению различных обстоятельств попали на оккупированную территорию, и теперь их нужно настроить против государства, где они родились и жили. Можно вызывать ненависть у солдат своей армии, воюющей в чужой стране (что и делается в эсэсовской брошюре). А можно приписывать все преступления противнику, мобилизуя население на борьбу против оккупантов (именно этим занимались советские пропагандисты, отрицая какую-либо причастность СССР к убийствам в Львове, Самборе, Добромиле, Луцке, Кременчуге, Злочеве и в других местах).

Приводя фотографии изуродованных детей, изнасилованных и убитых женщин, эсэсовцы искусственно вызывали два чувства — сострадания и ненависти. Но на первое место они ставили ненависть. Она задает фон («террор и ужас — последние элементы устрашения, используемые недочеловеком»[191]), она заставляет присмотреться к деталям преступлений («сотни тел, разорванных в тесных тюремных камерах на куски… изрезанных в припадке кровожадности…»[192]), она же предупреждает («так же, как этих русских женщин, заставят плакать и вас, женщины Европы!»[193]) и она же призывает ко мщению («Европа! Защити себя!»[194]). Только на одной странице, где вновь появляются снимки скорбящих и утирающих слезы людей, мотив ненависти сменяется состраданием («ужасно неописуемо горе отцов, матерей, жен, невест, детей и сестер с братьями, у которых безо всякой вины жестоко отобрали самое дорогое и любимое на свете»[195]).

Пропагандисты СС не связывали понятие «унтерменш» со славянами и русскими. «Недочеловеком» мог быть «большевик», «комиссар» и т. д. Разъяснения на это счет были, кстати, даны в одном из эсэсовских циркуляров об употреблении слов «русский» и «красноармеец» (Rotarmist). Согласно этому документу, германской прессе и радио «принципиально вменялось в обязанность говорить не о России и русских», а называть военнослужащих РККА «советскими солдатами и красноармейцами»[196]. Эта же тенденция проглядывается и в брошюре.

Концепция «еврейского большевизма», нашедшая свое отражение в брошюре «Недочеловек», по мнению целого ряда исследователей, была призвана подтолкнуть эсэсовцев к уничтожению «славянских народов» СССР. Однако, в представлении немцев, уничтожения в первую очередь заслуживали евреи. Русские, утверждали нацисты, были порабощены евреями.

Итак, памфлет «Недочеловек» не являлся руководством по истреблению славян. В принципе подтвердил это сам глава СС во время встречи с генерал-лейтенантом А. Власовым (16 сентября 1944 года). Гиммлер подчеркнул следующее: «Брошюра, о которой вы мне напомнили, относилась исключительно к „большевистскому человеку“, продукту системы, к тому, что угрожает тем же Германии, что он сделал на вашей родине. В каждом народе есть „унтерменши“. Разница лежит в том, что в России „унтерменши“ держат власть в своих руках, в то время, как в Германии я посадил их под замок и засовы. Вашей первой задачей является провести ту же самую акцию и у вас в отечестве»[197]. Власова, насколько известно, данный ответ удовлетворил[198].

Надо, однако, сказать, что беседа между Гиммлером и Власовым состоялась в последний период войны, когда поражение Германии было предрешено. В этот момент нацисты обращались к любой возможности, чтобы отсрочить катастрофу. И обращение к Власову, который давно добивался, чтобы РОА приняла участие в борьбе против сталинизма, было весьма симптоматичным. Власов, прямо задавший вопросы об отношении немцев к русским, конечно, был опечален тем, что некоторые в Рейхе считали русских людьми «второго сорта», чему, как думал он, способствовала и эсэсовская брошюра. Тем не менее, на наш взгляд, Власов и его окружение переоценивали влияние памфлета. Уже в начале 1943 года брошюра была изъята практически из всех газетных киосков (хотя спрос на издание оставался[199]).